Антон сжал ей руку, потом добавил бодро:

– Но время я тебе и так определю. Сейчас почти полдень. Солнце припекает, туч нет – значит, воздух прогреется градусов до десяти. Плюс, конечно. Что ж, не Таити, но тоже неплохо.

Канат их надувной лодки был прочно привязан к большому валуну, ящик с галетами и бочонок с водой Антон вытащил на берег.

– Молодец этот парень, Диас Силва… Мы ему здесь обязательно сделаем настоящую могилу, с его именем, с крестом. Он ведь португалец? Значит, католик, христианин… Благодаря ему, не пропадём, продержимся с едой дня два. А больше и не понадобится.

– Думаешь?

Виктория спросила, но при этом была совершенно уверена: он знает, что говорит.

– Нас уже ищут, – кивнул он. – Всех нас, попавших в беду. И большие корабли, эсминцы «Гремящий», «Грозный», Куйбышев», другие… Спасатели, тральщики. Это – в море, на островах. А с воздуха – самолёты. Найдут!

Скоро и правда солнце начало припекать. Камни оставались холодными, но воздух стал таким тёплым, что Виктория расстегнула свою куртку, сняла вязаную шапочку. И тут же пожалела, что нет расчёски. Ветерок обдувал ей лицо, развивал её каштановые волосы. Она стояла на большом камне, лицом к морю. Обернулась, поймала восхищённый взгляд Антона. Он не смутился, кивнул:

– Ты очень красивая. Редкое сочетание тёмных волос и синих глаз… Совсем юная. Восемнадцать, наверное?

– Девятнадцать! – Виктория чуть вздёрнула подбородок. – Почти…

– Я по сравнению с тобой старик, мне двадцать шесть.

– Как Уиллу, – тихо сказала Виктория.

Слёзы навернулись у неё на глаза. Антон поднялся от костра, шагнул к девушке, обнял и прижал её к себе. Он уже знал историю брата и сестры Роскоммон: крейсер «Лондон», «Даниэль Морган», гибель Уильяма. Прижимая к себе это юное существо, Антон Вербенцов, у которого никогда не было братьев и сестёр, позавидовал погибшему английскому морскому врачу. Сладкая боль в сердце – Господи, вот уж никогда не думал, что этот приторный литературный штамп может быть реальным чувством! Он думал, что мог бы стать этой девочке старшим братом. Пьянящее предчувствие другого родства он пока ещё не пускал в сознание. Пока ещё…

А Виктория, прижимаясь к нему – человеку, о котором уже сама себе сказала «самый родной», сейчас, когда мысленно сравнивала его с Уильямом, вдруг подумала о брате: «В двадцать шесть лет он был не женат. И невесты не было…» Она не продолжила свои мысли дальше, но сама-то знала о чём думает.

В маленьком озере, у которого Антон развёл костёр, вода переливалась солнечными бликами и казалась тёплой. Просто манила окунуться. Виктория опустила в неё руку, и поначалу ей показалось, что да, тёплая. Но через минуту пальцы заледенели. Антон увидел её гримаску, засмеялся:

– Да, днём вода может прогреться градусов до восемнадцати. Но только сверху, чуть-чуть. Что поделаешь, пояс вечной мерзлоты. Зачерпни-ка водички.

Она набрала флягу, которую они сняли с пояса Силвы. Антон варил бульон из двух тушек леммингов. Виктория увидела часом раньше зверьков, которые показались ей мышками. Антон объяснил, что это и в самом деле подвид полёвок, рассказал, что лемминги – главная пиши полярных волков и песцов.

– Хороший вес и мощную энергию на этих малышах набирают. – И присвистнул. – А ведь как раз сейчас эти мышки в самой поре, жирненькие, упитанные.

Ушёл и вернулся с двумя тушками. Девушке сказал, но не показал: жалеть будет. Теперь они ели очень вкусный бульон с кусочками нежного мяса. Не солёный, конечно, но заедали солёными галетами.

Костёр продолжал гореть – и для тепла, и для того, чтоб их с воздуха могли заметить. Топлива для него хватало – берег был усеян самым различным деревянным хламом: обломками досок, веток, брёвнами.

– «Топляк», так назвал это Антон, по-русски. – Леди Виктория подняла на внука глаза, влажно и молодо блестевшие от воспоминаний.

И Энтони вдруг тоже вспомнил: «силки» – так сказала ему по-русски Тори…

В нож Антона была вделана складная ложка. Они хлебали ею по очереди вкусный бульон, и Виктория наконец спросила своего спасителя:

– Ты, Тони, говоришь по-английски, как житель Лондона.

– Что, совсем нет акцента? – улыбнулся он.

– Небольшой. Как у офицеров, долго служивших в колониях, Индии или Афганистане.

– Угадала. Вот только не я сам, а мой отец, он был несколько лет секретарём посла Российской Империи в Османской Империи. А потом – дипломатом при английской миссии в Афганистане.

– Ты вспоминал часы, «Вашерон…». Старинная, дорогая марка. Твой отец был богат?

– Он был дворянин, это главное. Получил отличное образование, его должность хорошо оплачивалась. Но и состояние небольшое тоже было: поместье на родине, вложения в банки… Он полюбил – и взаимно, – дочь посла. Через год после свадьбы был переведён на службу в Афганистан. А перед этим проводил с женой отпуск в Лозанне… Там я, как раз, и родился.

– Значит, твоя мама тоже дворянка?

– Да, из древнего знатного рода.