– Куда они?

Он ответил:

– Сказали, что капитана Вербенцова ждут в штабе, потом – в госпиталь.

Больше я Антона не видела никогда. В Архангельске был один госпиталь для военных моряков, я пошла туда в этот же день – он ещё не поступил. А на следующий день ко мне вышел главврач, сказал, что у капитана Вербенцова открылась недавняя рана, лечение сложное, и потому его самолётом уже увезли в Москву, в лучшую клинику…

– Чтобы вам не встречаться, – кивнул, понимающе, Энтони.

– Скорее всего… Но и рана могла тоже быть. Там, на острове, я замечала несколько раз, что его мучила боль. Так и не поняла точно где – под правой лопаткой или ниже, в рёбрах. Спросила, а он отмахнулся: «Это ещё на Дунае, осколок…» Я просила показать мне, ведь я медсестра. А он смеялся: «Ты моя маленькая Найтингейль!» И сказал по-русски: «Соловей – маленькая птичка».

Энтони вздрогнул и закусил губу: «маленькая птичка!» Господи, как много переплетений, совпадений! Что же это, как объяснить?

– Меня тоже быстро отправили на родину, – продолжала леди Виктория. – Возвращались дошедшие корабли нашего конвоя и несколько из предыдущего. Я плыла на британском крейсере, и от меня не отходил молодой офицер Чарли Энкоредж. Да, милый, твой дедушка. Я вышла за него замуж, но значительно позже. Тогда, в те несколько дней пути, он смотрел на меня восхищёнными глазами, рассказывал о том, что был знаком с моим братом Уильямом, говорил что я самая отважная девушка на свете… Но я почти не замечала и не слышала его. Я могла думать только об Антоне.

Не стану тебе рассказывать сколько усилий приложили мои родители, чтоб добиться хотя бы переписки с Антоном. Все их самые высокие связи оказались бессильными. Правительство лорда Черчилля наградило капитана второго ранга Северного Морского Флота Вербенцова орденом «За выдающиеся заслуги». Посол Англии в Москве хотел лично вручить ему орден, но не смог. Ему сказали: Вербенцов проходит усиленное лечение глубоко в тылу, представитель советского командования передаст ему почётную награду… Отдавая награду, посол сказал официальную формулировку: «Это боевой орден, присуждается только за боевые заслуги во время военных действий. За мужество, проявленное русским офицером на теплоходе «Старый большевик» при проходе конвоя PQ-16, и за спасение английской подданной». От себя добавил: «Передайте капитану Вербенцову и личную благодарность его величества короля Георга YI: ведь спасённая девушка – из очень знатного рода, родственного королевской династии».

Узнав об этом, мой отец сказал мне: «Увы, девочка, с этим прекрасным человеком тебе быть не суждено. В советской России дружеские связи с иностранцами караются, как преступления. Да, формально мы друзья и союзники, но это так, вообще. Отдельным же лицам, конкретным людям дружить не позволено. А уж браки с иностранцами совершенно исключены. Поверь, за то время, пока я пытался достучаться до твоего спасителя, я многое узнал такого, о чём раньше слышал краем уха. Боюсь, что искренние слова нашего посла о нашем семейном родстве с королём сыграли плохую роль. Могу предположить, что после этого там, в России, вспомнят: Антон и сам дворянин, придумают ему шпионские связи с Англией… Хорошо, если для него всё обойдётся переводом на другое место службы, может быть – понижением в звании. А если нет? Давай не будем подливать масло в огонь своей настойчивостью. В Англию его не отпустят, скорее арестуют, сошлют в Сибирь. Тебя тоже к нему не пустят…»

Полгода я была словно спящая мёртвым сном принцесса. Меня увезли на Фолклендские острова, к нашим родственникам. Там я постепенно отошла, ожила. Через год вернулась в Лондон, а ещё через год вышла замуж за Чарльза Энкореджа. И потому, что оказался верным, преданным мне, и потому, что он был просто славный парень, и ещё потому, что был морским офицером… Тоже…

Бабушка улыбнулась внуку:

– Не хочешь ли ты спросить, была ли я счастлива в замужестве?

– Если ты позволишь…

– Да, милый, с Чарльзом я была счастлива. Но самым родным человеком для меня всегда оставался Антон. И любила я всегда только его. Поразительно – два дня, и вся жизнь…

Они сидели рядом, Энтони обнимал свою бабушку за плечи, она прислонила голову к его плечу. Наискосок, в зеркале, он видел, что глаза её светятся, на губах блуждает улыбка. Погладил её морщинистую, но такую мягкую и тёплую руку. Сказал осторожно:

– Не сочти меня пошлым, но ответь, если захочешь. Для меня это важно… Вот вы два дня были на острове одни, неразлучны. Спали рядом, согревая друг друга. Между вами уже возникло сильное чувство, ведь так? Не жалела ли ты потом, да и сейчас, что физической близости между вами не произошло?

– О чём мне было жалеть? Между нами была такая близость, которая предполагала всё. И уже состоявшуюся любовь, и будущую жизнь рядом, до самой смерти, и детей, которые должны родиться. Что по сравнению с этим значит только лишь физическая близость? И что она значит без всего этого? Я тебе рассказывала о нашем единственном поцелуе… Так вот, в тех нескольких секундах – вся моя жизнь, освещённая сказкой. Я и сегодня помню… нет, ощущаю: губы Антона пахли травами, из которых он заваривал нам чай. Пряно-горьковатый запах, похожий на дуновение ветра над вересковой пустошью…