Указом Президиума Верховного Совета СССР Третьякевич Виктор награжден орденом Отечественной войны 1-степени.

…А тогда, весной 1943 года, узнать всю правду было трудно. Еще гуляли на свободе палачи, обагрившие свои руки кровью отважных краснодонцев, и не было у следователей документов, которые помогли бы уличить Кулешова во лжи.

Впрочем, мы ошибаемся, говоря, что в руках следователей не было никаких документов. Кое-какие документы, раскрывающие подлинное лицо Кулешова, у них были. Кулешову удалось оболгать честного парня, но он не смог извернуться, выгородить себя…

– Вы понимаете, я не мог этого вынести… Я взорвался… Я пошел к начальнику жандармерии и высказал ему все. Я сказал, что они изверги, палачи, что я ненавижу ихнего Гитлера… Я высказал все, что думал об их «новом порядке», который они завели на оккупированной территории. И тогда меня… выгнали из полиции…

– Значит, вас освободили от работы в полиции за то, что вы ненавидите Гитлера и недовольны их «новым порядком», – я правильно вас понял? – спросил подполковник и, прищурясь, посмотрел на Кулешова. Тот утвердительно кивнул.

– Тогда не поможете ли вы мне понять, что хотел сказать автор вот этого циркуляра? – и подполковник положил на стол небольшую тетрадь. Это был черновой набросок той самой «Инструкции по несению полицейской службы», которую сочинил Кулешов несколько месяцев назад. Первый раздел инструкции, озаглавленный «Общие положения», состоял из восторженных фраз, восхваляющих Гитлера и его «новый порядок», призывающих отдать все силы служению идеям «великого фюрера».

– Я хотел также спросить вас, – продолжал подполковник, – какие чувства стремился выразить тот же автор – ведь эти бумаги написаны одним и тем же лицом, в этом легко убедиться, сравнив почерк, – так что же хотел сказать автор вот этим письмом?

Еще один листок лег на стол. Бросились в глаза заглавные строки, выведенные ровным и круглым почерком, каким пишут на пригласительных билетах: «Гениальному полководцу, Мудрому Вождю Человечества, Освободителю Европы, Великому Фюреру Адольфу Гитлеру от благодарного донского казачества». Письмо выражало глубочайшую благодарность Гитлеру за освобождение «от коммунистического ига» и содержало просьбу восстановить льготы, предоставленные царским правительством потомственным офицерам Войска Донского. Внизу стояла подпись: «По поручению станичного офицерского собрания с выражением наиподданнейших чувств есаул М. Кулешов».

– Как оно попало к вам? – дрогнувшим голосом спросил Кулешов.

– Упало с неба. Вместе с самолетом, который спешил доставить его адресату… Я хочу задать вам еще один, последний вопрос… – подполковник сделал паузу и сурово посмотрел на Кулешова: – Не будете ли вы любезны подробно передать мне содержание беседы, которую вы имели в отдельной комнате ресторана с работником германской военной разведывательной службы Эрихом Шредером?

Кулешов охнул и упал без чувств…

В кабинете секретаря райкома партии заседала районная комиссия по расследованию злодеяний, совершенных фашистскими оккупантами в городе Краснодоне.

Долговязый человек, униженно изгибаясь и кланяясь во все стороны, сыпал слащавой скорого- воркой:

– Что касаемо самого шурфа, дорогие товарищи члены комиссии, то, конечно, трупы там имеются… Все население это подтверждает, и соседи, которые недалеко живут, тоже, значит, подтверждают. Слышали, как машина ночью подъезжала, и тут, конечно, выстрелы… Но только кто там такой убитый и сколько их, это сказать трудно, и я, со своей стороны…

– Мы поручали вам, – прервал его секретарь райкома, – выяснить, как извлечь трупы замученных героев из шурфа, чтобы с почестями похоронить их в общей братской могиле. Вот об этом и говорите… Вы хорошо знаете схему подземных выработок пятой шахты. Ведь барон Швейде не случайно назначил вас начальником этой шахты.

– Да, конечно, шахта мне знакомая… – виновато забормотал долговязый. – Только я же вам докладывал, господин… виноват, товарищ секретарь… Нет никакой возможности проникнуть в шахту. Кругом завалы, кровля слабая, того и гляди рухнет… Вот пожалуйте взглянуть – здесь на схемах все как есть обозначено…

Он разложил перед секретарем райкома несколько нарисованных от руки чертежей и принялся длинно и путано пояснять, почему нельзя добраться к шурфу.

– Мне непонятно ваше упорство, Громов, – сказал секретарь райкома, резким движением отодвигая от себя чертежи. – Вот уже целую неделю вы нам морочите голову своими схемами. Между тем другие люди, работавшие на этой шахте, считают, что пробраться к шурфу не так уж трудно. Невольно складывается впечатление, что вы умышленно усложняете задачу, не желаете выполнять порученное вам дело…

– А от Громова иного нечего было и ожидать! – раздался вдруг громкий голос.

Все обернулись – на пороге стоял молодой подполковник, похожий на Тараса Шевченко. Следом за ним в кабинет вошли несколько автоматчиков и остановились возле Громова.

– От Громова иного не ждите, – повторил подполковник. – Как иначе может поступать человек, продавшийся фашистам и завербованный германской разведкой?

В тот же день был арестован и Геннадий Почепцов. Он шел по улице, закинув руки назад, опустив голову, боясь смотреть в глаза встречным людям. Плечи его зябко вздрагивали, чувствуя за собой острый холодок штыков.