Шрифт:
В глубине парка у свежевырытой ямы они остановились. Издали послышались шаги. Жандармский взвод под командой унтер-офицера Фромме подвел к яме группу молодых парней со связанными руками. Среди них был и Олег Кошевой.
Вернер снова хлебнул из фляги и, подняв автомат, хрипло скомандовал: «Огонь!» Раздался недружный залп. Олег упал на краю ямы. Он был еще жив. Один из эсэсовцев, Отто Древитц, подскочил к нему, приставив дуло пистолета к виску, выстрелил и столкнул труп в яму.
Через некоторое время к яме подвели вторую группу. Впереди шла Люба Шевцова – в темно-синем пальто, теплом пуховом платке, как всегда бодрая. В нескольких шагах от ямы она вдруг остановилась, сбросив с себя пальто и платок, швырнула ими в лицо ближайшего гитлеровца и, повернувшись, быстро пожала руки своим товарищам. Затем, с ненавистью взглянув в лицо Вернеру, крикнула: «За нас ответите, гады! Наши подходят! Смерть…» Она еще хотела что-то сказать, но залп прервал ее жизнь…
– А на следующий день мы убежали из Ровеньков, – закончил свой рассказ рябой. – Сбор в Красном Луче. Начальство уже все там. Жми туда!
Подтынный больше не раздумывал. Со всех ног он бросился к районной больнице, где размещалась жандармерия. Перемахнул через крыльцо, пробежал по кабинетам – пусто… Зонс бежал из Краснодона, даже не вспомнив о нем, не отдав никаких распоряжений.
Задыхаясь, проваливаясь в сугробы, Подтынный во весь дух пустился обратно к серому бараку. Дрожащими от нетерпения руками отвязал поводья, вывел лошадей за ворота и вдруг, вспомнив что-то, кинулся снова в барак. Открыв все двери камер, ругаясь и подталкивая в спины прикладом, вывел во двор арестованных, выстроил их вдоль забора. На один миг окинул взглядом бледные, изможденные лица, затем решительно вскинул автомат и, целясь в пояс, пустил длинную очередь…
Не оглядываясь, он вскочил в повозку, взмахнул кнутом и погнал коней прямиком через степь.
А на окраине города уже дружно строчили пулеметы, и тысячеголосое «Ура!» победно неслось навстречу выбежавшим на улицы людям. Советские войска вступили в Краснодон…
– Я рассказал вам все. Больше я ничего не знаю. Подтынный откинулся на спинку стула, устало закрыл глаза.
Следователь записал в протокол последние показания, затем протянул Подтынному исписанный лист.
– Подпишите.
Подтынный пробежал глазами страницу, поставил свою подпись и глухо спросил:
– Меня… расстреляют?..
Следователь холодно взглянул на него:
– Это решит народный суд.
Закрыв папку, он нажал кнопку и повернулся к вошедшему конвоиру:
– Уведите арестованного.
ВОЗМЕЗДИЕ
– Наши вернулись! Наши!..
Будто чудесный вихрь пронесся по Краснодону, и закружилось, запело все вокруг, звенящей радостью наполняя сердца краснодонцев. Весь город от мала до велика высыпал на улицы, спеша скорее обнять, прижать к груди славных ребят в таких знакомых, таких близких каждому солдатских шинелях и серых ушанках с пятиконечной звездочкой. Свои пришли, родные…
Еще разгоряченные недавним боем, солдаты вытирали раскрасневшиеся, потные лица, смущенно улыбались. Отвечая на жаркие рукопожатия, они всматривались в измученные, поблекшие лица обнимавших людей, слушали их взволнованные рассказы об ужасных страданиях, которые пришлось им перенести, о фашистских зверствах. И крепче сжимали солдаты свои автоматы. К беспощадной мести взывал разрушенный, разграбленный гитлеровцами город.
Юркий темно-зеленый «газик» выскочил на главную улицу Краснодона и, поравнявшись с толпой краснодонцев, остановился. Сидевший рядом с шофером совсем еще молодой подполковник с пышными шевченковскими усами спросил, где размещалась немецкая жандармерия и городская полиция, и машина снова рванулась с места.
Возле серого барака «газик» остановился. В сопровождении группы автоматчиков подполковник вошел в барак.
Пусто и холодно было в мрачном бараке. Колючий ветер гулял по коридору, гулко хлопая распахнутыми настежь дверьми. Подполковник тщательно осмотрел кабинет Соликовского, затем прошелся по камерам.
В одной из камер его внимание привлекли многочисленные надписи, сделанные карандашом на стене. Подполковник подошел поближе, прочел:
Прощайте, мама,
Прощайте, папа,
Прощайте, вся моя родня,
Прощай, мой брат любимый Еля,
Больше не увидишь ты меня.
Твои моторы во сне мне снятся,
Твой стан в глазах всегда стоит.
Мой брат любимый, я погибаю,
Крепче стой за Родину свою!
До свидания.
С приветом Громова Уля.
Рядом было нацарапано чем-то острым:
«Взят Гуков В. С. 1943-1-6».
Чуть правее – еще одна надпись:
«Бондарева, Минаева М., Громова, Самошина А. Погибшие от рук фашистов 15/1-43 г. в 9 часов ночи».
И через всю стену тянулся грозный клич:
«Смерть немецким оккупантам!»
Приложив руку к козырьку фуражки, подполковник замер у стены, отдавая честь беспримерному мужеству и стойкости отважных подпольщиков.
Через несколько дней в «Правде», «Комсомольской правде» и других центральных газетах было подробно рассказано о деятельности подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия». Вся Советская страна, весь мир узнал о бессмертном подвиге мужественных подпольщиков Краснодона.
Трупы зверски замученных героев вскоре были извлечены из шурфа и торжественно погребены в братской могиле в краснодонском городском парке имени Ленинского комсомола.
У могилы своих товарищей отважный командир «Молодой гвардии» Иван Туркенич, которому удалось перейти линию фронта и вступить в Красную Армию, сказал: