Кобзарь: Стихотворения и поэмы
вернуться

Шевченко Тарас Григорьевич
Шрифт:

[В каземате, 1847]

III. «Мне, право, все равно, я буду...»

Перевод В. Звягинцевой

{208} Мне, право, все равно, я буду На Украине жить иль нет. Забудут или не забудут Меня в далекой стороне — До этого нет дела мне. В неволе вырос, меж чужими, И, не оплаканный своими, В неволе, плача, я умру И все в могилу заберу. Не вспомнят обо мне в кручине На нашей славной Украине, На нашей — не своей земле. Родной отец не скажет сыну О том, как я в неволе жил: «Молися, сын, за Украину, Когда-то он замучен был». Мне все равно, молиться будет Тот сын иль нет… и лишь одно Мне было бы не все равно: Коль Украину злые люди, Лукавым убаюкав сном, Ограбят и в огне разбудят, Ох, это мне не все равно!

[В каземате, 1847]

IV. «Мать не бросай!..»

Перевод Р. Минкус

«Мать не бросай!» — тебе сказали — Ты бросила ее, ушла; А мать искала — не нашла, Искать с годами перестала И, плача, умерла. Давно Все стихло там, где ты играла; Собака со двора пропала, И в хате выбито окно; В заросшем садике ягнята Весь день пасутся, а в ночи Колдуют совы и сычи, Соседские тревожа хаты. И твой барвиночек крещатый Зарос крапивою, в тиши Тебя напрасно поджидает, И пруд прозрачный высыхает, Где маленькой купалась ты; А рощи грустные пусты, И пташка там не распевает — Ее с собой ты унесла. В яру криница завалилась, Засохла верба, наклонилась, Тропа, которой ты ходила, Колючим терном поросла. Куда направилась, где скрылась? На что ты дом родной сменила? В чужой семье, в чужом краю Кого ты радуешь? Кому же, Кому вручила жизнь свою? И чует сердце, что в палатах Роскошествуешь, и не жаль Тебе твоей родимой хаты… Молю я бога, чтоб печаль Тебя вовек не разбудила, Чтобы в палатах не нашла, Чтоб бога ты не осудила И матери не прокляла.

[В каземате, 1847]

V. «Зачем ты ходишь на могилу?..»

Перевод М. Комиссаровой

{209} «Зачем ты ходишь на могилу? — В тревоге мать ей говорила. — Зачем напрасно горевать? Зачем тебе ночей не спать, Моей голубке сизокрылой?» «Так, мама, так!» И вновь ходила, А мать в слезах ждала опять. Не сон-трава на могиле В ночи расцветает — То дивчина, то невеста Калину сажает. И слезами поливает, И господа просит, Чтоб послал дожди ночами И густые росы, Чтоб калина принялася, Распустила ветви. «Может, пташкою вернется Милый с того света. Совью ему я гнездышко, Прилечу и сяду Вместе с милым на калине, Защебечем рядом. Будем плакать, изнывая, Тихо напевая, Вместе утром раным-рано На тот свет летая». И калина принялася, Ветки распустила, И три года на могилу Дивчина ходила. На четвертый… Не сон-трава В ночи расцветает — То невеста с калиною Говорит-рыдает: «Широкая, высокая, Калина моя, Не водою до рассвета Поливанная! Широкие реки-слезы Тебя полили, — Их славою лукавою Люди доняли. Обижают подруженьки Подругу свою, Обижают высокую Калину мою. Обвей мою головушку, Росою умой И ветками широкими От солнца укрой! Утром найдут меня люди, Меня осмеют; Широкие твои ветви Дети оборвут». Раным-рано при долине Пташка щебетала, Под калиною дивчина Спала, не вставала; Утомилась молодая, Навек опочила… Вставало солнце над могилой, Все принимались за дела, А мать уснуть и не пыталась, Домой все дочку дожидалась И слезы тяжкие лила.

[В каземате, 1847]

VI. «Ой, как вместе три широких...»

Перевод М. Исаковского

Ой, как вместе три широких Дороги сошлися… С Украины на чужбину Братья разошлися. Мать покинули родную; Тот жену покинул, Тот — сестру, а самый младший — Милую дивчину. Посадила мать-старуха Три ясеня в поле, А невестка — стройный тополь На степном раздолье. Три явора посадила Сестра при долине… А дивчина молодая — Красную калину. Ой, засохла та калина, Яворы пропали. Не поднялся стройный тополь, Ясени завяли. Не идут назад три брата, — Плачет мать родная, Жена плачет, плачут дети, Долю проклиная. А сестра искать уходит Братьев на чужбину… А дивчину молодую Кладут в домовину. Не идут назад три брата, По свету блуждают. Три широкие дороги Терном зарастают.

[В каземате, 1847]

VII. «Играя, солнышко скрывалось...»

Перевод В. Звягинцевой

Н. КОСТОМАРОВУ

{210} Играя, солнышко скрывалось В весенних тучках золотых. Гостей закованных своих Тюремным чаем угощали Да часовых в тюрьме сменяли, Синемундирных часовых. И с дверью запертой, с проклятой Решеткой на моем окне Немного свыкся я… И мне Не вспоминались ни утраты, Ни горечь пролитых когда-то Моих кровавых, тяжких слез, А их немало пролилось На поле сирое. Ни мяты, Ни чахлой травки не взошло. И вспомнил я свое село… Кого со мною разлучили? Отец и мать мои в могиле… И грустью сердце запеклось: Никто меня не вспоминает. Вдруг вижу, брат: твоя родная Старуха мать, черней земли, Как снятая с креста, шагает… И стал я господа хвалить. Хвалить его я буду снова За то, что не с кем мне делить Мою тюрьму, мои оковы!..

[В каземате, 1847]

VIII. «Вишневый садик возле хаты...»

Перевод Н. Ушакова

{211} Вишневый садик возле хаты, Хрущи над вишнями снуют. С плугами пахари идут, Идут домой, поют дивчата, А матери их дома ждут. Все ужинают возле хаты, Звезда вечерняя встает, И дочка ужин подает. Ворчала б мать, да вот беда-то: Ей соловейко не дает.