Кобзарь: Стихотворения и поэмы
вернуться

Шевченко Тарас Григорьевич
Шрифт:
Кобзари про войны пели, Битвы и пожары, Про тяжкое лихолетье, Про лютые кары, Что терпели мы от ляхов, — Обо всем пропели. А что было после шведов!.. Словно онемели С перепугу горемыки, Слепые умолкли. Так Петровы воеводы Рвали нас, что волки… Издалека запорожцы Ухом уловили, Как в Глухове зазвонили, Как пушки палили{230}; Как людей погнали строить Город на трясине{231}. Как заплакала седая Мать о милом сыне, Как сыночки на Орели Линию копали, Как в холодном финском крае В снегу погибали. Услыхали запорожцы В Крыму на чужбине, Что и гетманщина гинет, Неповинно гинет. Услыхали горемыки, Да только молчали, Потому что рты им крепко Мурзы завязали. Убивалися, бедняги, Плакали, и с ними Заплакала матерь божья Слезами святыми. Заплакала пресвятая, Словно мать над сыном. Бог увидел эти муки, Пречистые муки! Отдал он Петра-злодея Лютой смерти в руки. Воротились запорожцы, Принесли чудесный, Чудотворный старый образ Царицы небесной. И в Иржавце ту икону Поставили в храме. И доныне она плачет Там над казаками.

[Орская крепость, 1847]

14 марта [Москва, 1858]

N. N. («О думы мои! О слава злая!..»)

Перевод А. Чачикова

{232} О думы мои! О слава злая! Из-за тебя я напрасно страдаю, Терзаюсь, мучаюсь… но все ж не каюсь… Люблю, как подругу, как дорогую, Бедную Украину свою родную! Что хочешь делай с темным со мною, Не покидай лишь, — я за тобою Готов хоть в пекло. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ты принимала Нерона лютого, Сарданапала, Ирода, Каина, Христа, Сократа. О, непотребная! Кесаря-ката И грека доброго{233} ты полюбила — Всех одинаково… они платили. А я, убогий, что принесу я? Меня за что же ты поцелуешь? За песню, что ли? Пели напрасно Певцы получше, чем я, несчастный. И лишь подумаю, грусть подступает: Буйные головы ведь с плеч слетают Все из-за славы… Как псы, грызутся Родные братья — не разойдутся! А эта слава с ее дурманом — В шинке блудница, а люди пьяны!

[Орская крепость, 1847]

«Когда мы были казаками…»

Перевод Н. Брауна

{234}

* * *
Когда мы были казаками, Еще до унии{235}, — тогда Как весело текли года! Поляков звали мы друзьями, Гордились вольными степями; В садах, как лилии, цвели Дивчата, пели и любили, Сынами матери гордились, Сынами вольными… Росли, Росли сыны и веселили Печальной старости лета, Покуда с именем Христа Ксендзы, придя, не подпалили Наш край, пока не потекли Моря большие слез и крови… Сирот же именем Христовым Страданьям лютым обрекли… Поникли головы казачьи. Как будто смятая трава, Украина плачет, стонет-плачет! Летит на землю голова За головой. Палач лютует, А ксендз безумным языком Кричит: Те Deum! Аллилуйя!.. Вот так, поляк, и друг и брат мой! Жестокие ксендзы, магнаты Нас разлучили, развели, — Мы до сих пор бы рядом шли. Дай казаку ты руку снова И сердце чистое отдай! И снова именем Христовым Мы обновим наш тихий рай.

[Орская крепость, 1847

Москва, 1858] 14 марта

Чернец

Перевод Н. Асеева

{236} На киевском на Подоле{237} Так бывало… и уж боле Этого не будет. Было, Было это все, да сплыло, Позабылось… А я, братцы, Буду все-таки стараться С тем, что было, повидаться, Буду грусти предаваться. На киевском на Подоле Казацкая наша воля, Без холопа и без пана Ни пред кем не клонит стана. Стелет бархатом дороги, Вытирает шелком ноги, Сама собой управляет И пути не уступает. На киевском на Подоле Казаки гуляют, Словно воду, ушатами Вино разливают. Погреба с вином, с медами Откупили всюду И устроили гулянье Киевскому люду. А музыка гремит, стонет, Даже мертвых тронет. Из окошек на веселье Бурса чубы клонит. Нету голой школе воли, А то б удружила… Кого же это с музыкою Толпа окружила? В штанах атласных ярко-красных, Мотню по пыли волоча, Идет казак. Как вы ужасны, Ох, годы! годы! Сгоряча Старик ударил каблуками, Да так, что пыль взвилась! Вот так! Еще и подпевал казак: «По дороге рак, рак, Пускай будет так, так, Если б нашим молодицам Сеять один мак, мак! Бей землю каблуками, Дай ходу каблукам, Достанется и носкам. Чтоб за теми каблуками Пыль ходила облаками, Бей землю каблуками! Дай ходу каблукам, Достанется и носкам!» Так до Межигорского Спаса{238} Шел вприсядку сивый, А за ним и казачество, И весь святой Киев. До ворот дошел, танцуя, Крикнул: «Пугу! Пугу!{239} Принимайте, черноризцы, Товарища с Луга!» Монастырские ворота Перед ним открылись, Потом снова затворились, Навек затворились. Кто же этот поседелый В битвах да в несчастьях? Семен Палий, казак, вздумал С волей попрощаться.