Совсем не обязательно быть неразборчивым в средствах и коррумпированным окружным прокурором, чтобы так думать. Роб Уорден, исполнительный директор Центра несправедливых обвинений школы права при Северо-западном университете, наблюдал, как работает диссонанс у прокуроров, которых он считает «по существу хорошими» и честными людьми, стремящимися поступать правильно. Когда был оправдан один из обвиняемых, Джек О’Мэлли, который был прокурором в этом деле, повторял раз за разом Уордену: «Как такое может быть? Как такое может случиться?». Уорден рассказывает: «Он не мог этого принять. Он не понимал. Действительно, не понимал. А Джек О’Мэлли — хороший человек». Однако прокуроры не могут отказаться от того, чтобы воспринимать себя и полицейских исключительно как «хороших парней», а обвиняемых — как «плохих парней». «Вы включаетесь в систему, — говорит Уорден, — и вы становитесь очень циничными. Люди лгут вам везде и всегда. Потом у вас появляется версия преступления, и она приводит к тому, что мы называем „туннельным зрением“. Проходят годы, и появляются неопровержимые доказательства того, что парень был невиновным. И вы сидите здесь и думаете: „Погодите минутку. Или эти неопровержимые доказательства неверны, или я допустил ошибку — но я не мог ошибиться, потому что я — хороший парень“. Это психологический феномен, и я его вижу снова и снова» [163] .

Этот феномен — самооправдания. Снова и снова, когда мы оба читаем исследования об ошибочных обвинениях в истории США, мы видим, как самооправдания могут повысить вероятность несправедливости на всех этапах процесса — от поимки подозреваемого до вынесения приговора. Полицейские и прокуроры используют методы, отобранные за долгие годы, чтобы идентифицировать подозреваемого и собрать улики для его/ее обвинения. Обычно они правы. К несчастью, те же самые методы повышают вероятность ошибки при выборе подозреваемого, приводят к игнорированию сведений, которые могут указать на другого подозреваемого, повышают их приверженность неверному решению, а затем — к отказу признать свои ошибки. По мере того как процесс движется вперед, те, кто пытается обвинить первоначального подозреваемого, часто становятся все более уверены в том, что они нашли настоящего преступника, и еще ревностнее стремятся собрать улики для его обвинения. Когда этот человек отравляется в тюрьму, уже только этот факт оправдывает все, что мы сделали, чтобы он там оказался. Кроме того, судья и присяжные согласились с нами, разве нет? Самооправдания не только отправляют невинных людей в тюрьму, но и следят за тем, чтобы они в ней оставались.

Утром 21 января 1998 г., в городе Эскондидо в штате Калифорния, 12-летнюю Стефани Кроу нашли заколотой в ее спальне. Предыдущей ночью соседи позвонили по номеру 911, чтобы сообщить о своих опасениях по поводу появившегося в окрестностях бродяги, который вел себя странно. Этого мужчину звали Ричард Тьют, он болел шизофренией, а также в прошлом преследовал молодых женщин и врывался в их дома. Но детективы из Эскондидо и эксперты из Отдела по анализу поведения ФБР почти немедленно пришли к заключению, что убийство — дело рук кого-то из близких жертвы. Они знали, что большинство жертв убивает кто-то, с кем они были знакомы, а не сумасшедшие взломщики.

Соответственно, детективы, в первую очередь Ральф Клейтор и Крис Макдона, сконцентрировали внимание на четырнадцатилетнем брате Стефани Майкле. Майкла, который был простужен и температурил, допрашивали, не поставив в известность его родителей, в течение трех часов, а потом через некоторое время — в течение шести часов без перерыва. Детективы лгали ему: они сказали, что обнаружили кровь Стефани в его комнате, что у нее в кулаке был клок его волос, что убийца находился внутри дома, потому что все двери и окна были заперты, что кровь Стефани нашли на его одежде и что он не прошел тест компьютерного анализа тембра голоса для обнаружения признаков стресса в голосе. (Это псевдонаучный метод, который, как утверждается, может изобличать лжецов, измеряя «микротреморы» их голосов. Нет никаких научных доказательств существования «микротреморов» или обоснованности этого метода [164] .)

Хотя Майкл неоднократно говорил им, что ничего не помнит о преступлении, и не мог рассказать никаких подробностей, например куда он дел оружие убийства, он, в конце концов, признался, что убил Стефани в припадке гнева, вызванного ревностью. Через несколько дней полиция также арестовала 15-летних друзей Майкла: Джошуа Тредвея и Аарона Хаузера. Джошуа Тредвей после допросов, продолжавшихся 22 часа (!), рассказал подробную историю о том, как они втроем договорились убить Стефани.

Накануне суда ситуация резко изменилась: кровь Стефани обнаружили на свитере того самого бродяги Ричарда Тьюта, в который он был одет в ночь убийства. Эта улика вынудила тогдашнего окружного прокурора Пола Фингста отозвать обвинения против подростков, хотя он сказал, что все равно остается убежденным в их вине, поскольку они в ней признались, и поэтому не станет выдвигать обвинений против Тьюта. Детективы, преследовавшие подростков, Клейтор и Макдона, остались уверены в том, что они поймали настоящих убийц. Они на свои деньги опубликовали книгу, в которой оправдывали свои методы и мнение. В этой книге они утверждали, что Ричард Тьют был просто невезучим парнем, из которого сделали козла отпущения, бродягой, которого использовали как пешку политики, пресса, знаменитости, а также адвокаты, нанятые семьями подростков, чтобы «переложить вину с их клиентов на Тьюта» [165] .

Подростков освободили, и дело было передано другому детективу из того же отдела. Вику Калоке, чтобы он его закрыл. Несмотря на сопротивление полиции и окружной прокуратуры, Калока начал собственное расследование. Другие полицейские перестали с ним разговаривать, судья бранил его за то, что он поднимает шум, прокуроры игнорировали его просьбы о помощи. Ему пришлось получать постановление суда, чтобы добыть из лаборатории нужные ему улики. Калока действовал настойчиво и, в конце концов, написал 300-страничный отчет, в котором перечислялись «спекуляции, неверные оценки и спорные улики», использованные в деле против Майкла Кроу и его друзей. Поскольку Калока не был участником первоначальной команды, проводившей расследование и поспешившей сделать неверные выводы, улики против Тьюта не вызывали у него диссонанса — для него это были обычные улики.

Калока в обход офиса окружного прокурора представил доказательства в офис главного прокурора штата Калифорния в Сакраменто. Там помощник главного прокурора Дэвид Друлинер дал согласие на предъявление обвинений Тьюту. В мае 2004 г., через 6 лет после того как детективы, которые вели первоначальное расследование, исключили Ричарда Тьюта из круга подозреваемых и сочли его безобидным бродягой и мошенником, Ричард Тьют был осужден за убийство Стефани Кроу. Друлинер раскритиковал первоначальное расследование, проведенное детективами из Эскондидо. «Они выбрали в корне неверное направление, что нанесло ущерб расследованию, — сказал он, — почему они не сосредоточились на мистере Тьюте — мы просто не можем этого понять» [166] .

А мы теперь — можем. Кажется нелепым, что детективы не изменили свое мнение или хотя бы не начали сомневаться, когда кровь Стефани нашли на свитере Тьюта. Но, как только детективы убедили себя, что Майкл и его друзья виновны, они начали спуск по пирамиде принятия решения, используя самооправдания, и если во время спуска сталкивались с препятствием, продолжали этот спуск, пока не оказались в самом низу.

Давайте начнем с вершины: начального процесса поиска подозреваемого. Многие детективы делают то же, к чему склонны мы все, когда мы впервые слышим о каком-то преступлении: мы делаем импульсивное заключение о том, что произошло, а потом подгоняем факты так, чтобы они поддерживали наш вывод, игнорируя или считая малозначимыми данные, которые ему противоречат. Социальные психологи много и подробно исследовали этот феномен, ставя людей на место присяжных и анализируя факторы, влияющие на их решения. В одном эксперименте присяжные слушали аудиозапись инсценировки реального судебного разбирательства дела об убийстве, а потом объясняли, как бы они проголосовали и почему. Вместо того чтобы выносить вердикт на основе анализа улик и доказательств, большинство людей с самого начала придумывали свою историю о том, что произошло, а затем, когда во время имитации судебного процесса им представляли факты и доказательства, они принимали только те из них, которые подтверждали их уже сложившуюся версию того, что произошло. Чем раньше люди приходили к заключению о виновности подозреваемого, тем вероятнее было, что они будут оправдывать свое решение, голосуя за наиболее суровый вердикт [167] . Это нормально для людей, но это вызывает тревогу.