— Это что за шуточки, — начальник охраны повернул раскрасневшееся от быстрого шага, почти бега, лицо в сторону охранника.

— Ей богу, товарищ майор! Он висел вниз головой.

— На чем он висел, дурень! У него даже шнурки отобрали… Обыскать камеру.

— Я стоял на голове, — подал голос Караваев, не меняя, впрочем, своей позы.

— Как стоял?

Караваев молча продемонстрировал, как именно: он встал на голову, вытянул вверх тело, руки и ноги. Для пущего эффекта Караваев стал еще и раскачиваться, как маятник, — из стороны в сторону. Стоя на одной голове, он умудрялся сохранять равновесие в такой странной и, казалось бы, противоестественной для человека позе. Это была уникальная асана, которую Караваев освоил еще в юности, интенсивно занимаясь хатха-йогой.

Охрана смотрела на качающегося и стоящего на одной голове Караваева и недоумевала, как такое может быть. О происшествии доложили следователю.

— Зачем вы стояли на голове? — выйдя из-за стола, запальчиво спрашивал Караваева следователь. — Вы хотели обмануть бдительность охраны и бежать? Советую вам не отпираться.

— Видите ли, гнилая капуста не для моего желудка. Дабы предотвратить метеоризм, я использую упражнения восточных оздоровительных практик.

— Это что за фокусы, человек не может стоять на голове… она же круглая. Но меня вы не проведете. Я приглашу понятых, и, если в их присутствии вы не сделаете того, о чем говорите, я вам запишу еще и подготовку к побегу.

Понятые — солдаты срочной службы — робко вошли в кабинет следователя и уставились на возмутителя спокойствия… Караваев встал на голову, распрямил тело, вытянул вверх ноги и руки и стал качаться, как маятник. Солдаты вытаращили глаза. Караваев был весьма высокого роста — его тело протянулось снизу вверх до самого потолка. Казалось, что он каким-то неведомым способом встал на потолке и раскачивается.

— Да, у меня нет слов, такого я не видел… Идите, ребята, — добавил следователь, обращаясь к солдатам. — Знаете, мы вас будем кормить хорошо, специально будем хорошо кормить, только, пожалуйста, я вас очень прошу, не вставайте больше в камере на голову… У меня могут быть неприятности.

Затем следователь неожиданно нахмурил брови и, подтянув портупею, сказал: «Естественно, дополнительное питание никак не отразится на ходе расследования вашего дела».

Стоя в своей камере, прислонясь к холодной ее стене (сидеть днем воспрещалось), Караваев продумывал аргументы в пользу своей защиты и оправдания. И вдруг он неожиданно поймал себя на мысли о том, что сам же просил у судьбы испытать его на прочность. Новая мысль была ясная и четкая, достойная Рахметова с его гвоздями: «Когда испытания настали, не следует их избегать, нужно идти навстречу им».

Караваев поступил именно так. Утром у следователя он подписал все бумаги, безоговорочно признал все обвинения. Машина завертелась. Уже через неделю была тройка, в военное время заменявшая суды. «Десть лет лагерей, принимая во внимание чистосердечное раскаяние подследственного».

Везли Караваева на место отбывания наказания — на Колыму — через всю Россию. Переезд длился долго — несколько месяцев. Местожительством на это время для Караваева стали теплушки, на скорую руку оборудованные для перевозки заключенных, камеры пересыльных тюрем, набитые «врагами народа» и уголовниками, карцеры и просто земляные ямы с нарами.

Пересыльная тюрьма в Красноярске стала очередным испытанием для Караваева. Партию зеков продержали на морозе пять часов в ожидании, когда прибудут полуторки с конвоирами. На Караваеве была арестантская роба, выданная еще в Риге; никто не позаботился, чтобы обеспечить его зимней одеждой. Сам по себе мороз был не страшен Караваеву, с юности закалявшему свой организм… Но ветер, пронзающий до костей, от которого нельзя было никуда укрыться!.. Два человека из этой партии заключенных умерли через несколько дней, еще пять — через неделю. Караваев отделался сравнительно легко — схватил воспаление легких. Он чувствовал жар. «Температура, наверное, под сорок», — думал Караваев, но он не собирался сдаваться. Он собирался бороться.

Понятно, что в пересыльной тюрьме зимой невозможно было найти нужных трав, приготовить лекарство. Но надо было бороться.

По благоприятному стечению обстоятельств, Караваеву дали наряд на кухне. Он и не показывал вида, что болен. Не было в пересылке ни врача, ни медпункта. Драил котлы, мыл кафельный пол, чистил закоченевшими руками мороженые кочаны капусты от верхних почерневших листьев. Это добро он не вываливал в общий мусорный бак, а складывал отдельно. Потом прибавил к капустным листам картофельные очистки и замороженную ботву редиса. Поздно вечером он выпросил у повара кастрюлю, и, предварительно хорошенько вымыв все это «добро», залил его кипятком и варил минут пять. Затем укутал в свою собственную телогрейку — до утра. Получился концентрированный «шкурно-листовой» отвар. Добавив в него машинного масла и немного бензина, перелив в бутылку, Караваев постоянно натирал этой вонючей смесью грудь и спину.

Из подручных материалов — того же «шкурно-листового» отвара, бензина, скипидара (немного его удалось достать) — Караваев изготовил дыхательную смесь для ингаляции и постоянно каждую ночь, отрывая время ото сна, дышал этой смесью, накрывшись с головой тонким армейским одеялом.

Через пару дней ему удалось сбить температуру. Еще через неделю такой интенсивной терапии воспаление легких было ликвидировано.