— Даже не мечтай про Амальгаму, — угадал его мысли Вовка Чубарец. — Это же дикая лошадь Пржевальского. — Небрежно тряхнув чернявой головой, он полез в карман, вытащил золоченый початок кукурузы и принялся хрустеть.

Тогда все вспомнили о своих карманных припасах, и вот уже у каждого в руке оказались початки, или лиловые сливы, или теплые солоноватые стручки вареной фасоли.

— А знаете, какая есть еще масть, кроме тех, которые нам знакомы? — внезапно спросил Вовка и обвел всех уверенным, довольным взглядом. — Игреневая.

— Ну да, сиреневая! — фыркнул насмешливо Шурка Хоменок. — Выдумаешь, Чубарь…

— Игреневая, — твердо произнес Чубарь тоном ученика, отлично выучившего урок, — что значит — рыжая, со светлой или белой гривой и хвостом…

— Ладно, вычитал из словаря, — сказал Шурка. — Вырос на энциклопедических словарях. А вот до лошади еще не дорос.

Чубарь вспыхнул, лицо его зарделось: ведь это как удар в спину — напоминание о куцем росте. Потому он и держится на лошади не совсем уверенно: едва дотягиваются ноги до стремян.

А Шурка, словно не замечая Вовкиного гнева, с неправдоподобной наивностью, сокровенно так промолвил:

— Знаешь, Чубарь, на земле живут даже белые тигры.

— На Северном полюсе, что ли? — с издевкой выгнул Вовка бровь.

— В Индии. За последние пятьдесят лет встретилось только восемь штук. Так что будь спокоен, не нападут.

Вовка Чубарь хотел было заспорить с Шуркой, но в это время от конюшен донесся до них призывный клич Булата:

— Эгей, всадники, пора!

Они устремились к конюшням гомонливой ватагой.

Конюх Потапыч хлопотал около скакунов, помогал расседлывать их, проводил ладонью по бокам, отжимая влажную кожу. Николай Булат о чем-то тихо переговаривался с Валентином Сергеевичем. Валентин Сергеевич, учитель литературы, был классным руководителем в шестом «Б», часто наведывался на конезавод — посмотреть, как тренируются наездники, узнать, доволен ли Потапыч своими помощниками.

Чоч-чок-чок! — неспокойно пританцовывала задними ногами Амальгама, и Игорь Куневич с восхищением загляделся на ее глянцевую, будто лакированную, кожу. Это была великолепная лошадь с чуткой, тонкой мордой, бархатно лоснящимися нежными ноздрями, с грациозными высокими ногами, длиннотелая, норовистая, с поразительно ровной гнедой мастью. Игорь почувствовал, что ему вдруг захотелось сильного бега, щекочущего встречного ветра, и он быстро зашагал в конюшню, направляясь к тому деннику, где стоял его Ланцет.

Едва Игорь оказался у дверной решетки и отодвинул брус внутреннего засова, как Ланцет нетерпеливо стукнул копытом о деревянный настил, приветливо, глуповато заржал. Жеребец веселого нрава, он был темно-гнедым, почти вороным, с подпалинами в пахах и на морде — настоящей караковой масти. Ланцет привычно ткнулся упругими губами ему в ладонь, выпрашивая лакомство, но Игорь потрепал скакуна по храпу и вывел седлать во двор.

Вскоре все мальчишки оседлали скакунов и шагом погнали их к леваде — большому зеленому полю, уставленному барьерами, изгородями, шлагбаумами, обсаженному тополями.

Сначала они построились цепочкой, хвост в хвост, и лошади пошли по кругу широкой медленной рысью. Ланцет игриво воротил морду вправо, пофыркивая, кося на шедшую позади Думу, и Игорю пришлось раза два сильно натянуть поводья, склонить морду скакуна книзу. И лишь тогда Ланцет успокоился, пошел по кругу рысью.

Когда Булат громко хлопнул в ладоши, наездники той же неспешной рысью выехали на поле, замерли в ожидании. Булат опустил руку книзу, и Шурка Хоменок первый пришпорил своего Спутника. Был он отчаянный и нетерпеливый, этот Шурка, и при езде не заботился ни о скакуне, ни о правильной посадке, а больше всего хотел, чтобы Спутник мчался шибче и с маху брал все препятствия. Спутник зазвенел подковой о первый же барьер.

— Мягче подавай корпус вперед! — крикнул ему вслед Булат.

Да где там! Шурка, елозя в седле, еще пуще устремил своего коня на новое препятствие. И снова неудача. Но самую высокую изгородь, правда, Спутник взял красиво и безупречно.

— Погладь, погладь ему шею! — посоветовал тренер.

Вместо того чтобы потрепать скакуна по шее, как это принято после удачного прыжка, Шурка на радостях хлестнул его плеткой по крупу, и Спутник разгоряченно заржал.

— Всадник без головы, — мстительно заметил Вовка Чубарь.

Сохраняя дистанцию, конники направили скакунов вперед, к препятствиям: один за другим взлетали кони над барьерами и снова стелились рысью по меченному копытами полю.

Игорь сочувственно следил за Вовкой Чубарем. Стремена у его Думы были подтянуты высоко, и все равно Чубарю приходилось вытягивать ноги. Грудью он почти навалился Думе на шею и поминутно проводил рукою по холке, уговаривая лошадь четко преодолеть барьер. На препятствия Дума шла как будто охотно, да только брала немногие из них, — перед иными она останавливалась в нерешительности, а чаще стремилась в обход, чувствуя на себе неопытного седока.