Разбудил Федора Алексеева телефонный звонок. В комнате царил полумрак. Часы показывали десять. Это была Елена Гетманчук. Федор отругал себя – собирался же позвонить! Проспал. Прощальная церемония сегодня в двенадцать – в большом зале мэрии.

– Леночка, как вы? – вырвалось у него. Он с трудом удержал на кончике языка «доброе утро».

– Хорошо, – сказала она неуверенно. – Мы уже собираемся. За нами пришлют машину.

– Мама с вами?

– Да… Федор, вы придете?

Он замялся. Знал, что капитан Астахов непременно почтит своим присутствием, так сказать. Елена уловила его нерешительность.

– Федор, пожалуйста! Я вас прошу! Я там никого не знаю… Будут его сослуживцы, их жены…

Она снова была маленькой девочкой под прицелом чужих взглядов – завистливых, злорадных, любопытных… Чиновники, их жены, досужий люд… Как на витрине. Он вспомнил, как она стояла в окне, смотрела ему вслед, одинокая, растерянная, и сказал поспешно:

– Конечно, Леночка, я приду, обязательно.

– В двенадцать.

– Я знаю.

– Спасибо, Федор. Вы… Спасибо!

Ему показалось, что она сейчас заплачет…

Недолго думая, он позвонил Савелию Зотову. Тот откликнулся сразу:

– Федя? Что случилось? – Савелий даже забыл поздороваться, и Федор подумал, что он теперь как гонец, приносящий дурные вести.

– Савелий, ты можешь на пару часов оставить пост?

– Зачем? Что случилось? – переполошился Савелий.

– Пока ничего. Сегодня похороны Гетманчука, в двенадцать в мэрии прощальная церемония. Позвонила Елена Гетманчук, попросила быть. Хочешь со мной?

«Хочешь» подходило ситуации как корове седло – кто же захочет добровольно принимать участие в скорбном ритуале? Савелий замялся.

– Савелий, мне нужен твой опытный глаз! Сам знаешь, во всех детективных романах сыщик присутствует на похоронах жертвы и схватывает жесты, взгляды, выражения лиц присутствующих – все, одним словом, на тот случай, если там вдруг окажется убийца. Я один просто не сумею отследить всех, запомнить и расшифровать. И мне необходим ты, Савелий. Я тут подумал… Пришло в голову сегодня ночью: наш капитан Коля Астахов, как лицо официальное, ведет свое следствие, а мы с тобой, как любители, будем вести свое. И посмотрим, кто кого. Капитан скован всякими мелочами, вроде улик, экспертиз, следственных экспериментов и других моментов, нам недоступных… Нет, это, конечно, важно, но ведь не только это! Он складывает мозаику из кусочков, а мы с тобой наоборот!

Что значит «наоборот» было не совсем понятно даже самому Федору – его слегка занесло в припадке красноречия, но Савелий не стал уточнять. Он просто сказал:

– Если ты так считаешь, Федя, я приду.

– Тогда у мэрии без десяти двенадцать. Сверим часы!

Проводить в последний путь Станислава Витальевича Гетманчука прибыло полгорода. Федор и Савелий стали в стороне; отсюда были видны мэр, Елена Гетманчук, красивый полированный гроб красного дерева с бронзовыми ручками, венки, цветы – белые каллы и лилии, – их удушливый сладкий запах тяжело висел в воздухе, гармонируя с едва слышными надрывными звуками похоронного марша.

Охватить опытным взглядом жесты, взгляды, выражение лиц всех или почти всех присутствующих, увы, не представлялось возможным. Толпа гудела, шепотом переговариваясь, волновалась, дышала в унисон, полная любопытства. Они увидели капитана Астахова, тот кивнул. Федор встретился взглядом с Еленой, она слабо улыбнулась ему, что не ускользнуло от глаз капитана, и тот сардонически ухмыльнулся. Елена была бледна, с синяками под глазами; рядом, поддерживая ее под локоть, стояла мама Кристина Юрьевна, обе в черном, в черных кружевных шарфах на головах – как близнецы. Только Лена – высокая и тонкая, а мама Кристина Юрьевна – маленькая и полная. Вдова в свои двадцать два… двадцать три?

Федор увидел стайку девушек, и среди них подружку Елены Наташу Бушко, которая вчера рассказала ему, какая Ленка подлая, неблагодарная и ломака; не любила мужа; хотела развестись; пила коктейли по тридцать баксов! Они оживленно перешептывались.

Он поискал взглядом Ирину Климову, одноклассницу Гетманчука, женщину, любившую его до самого конца… Его конца. Вот уж – любовь до гроба! В черном, заплаканная, осунувшаяся… Рядом с ней стояла Лида Кулик – встретившись с Федором взглядом, она подмигнула ему. Федор поспешно отвел глаза, с трудом удержав улыбку.

Мэр значительно откашлялся, взял микрофон. Федор улавливал лишь отдельные слова – звук периодически пропадал или забивался механическим эхом: ушел из жизни… замечательный человек… хороший друг, прекрасный товарищ, муж… опытный работник… несправедливо и незаслуженно рано… «А кто уходит заслуженно рано?» – подумал Федор.

– Память о тебе, Станислав, будет всегда жить в наших сердцах, – закончил мэр и передал микрофон следующему по списку.

…Они выбрались из мэрии, вдохнули полной грудью городской воздух, состоящий из выхлопов и миазмов разогретого на солнце асфальта. Но этот воздух тем не менее показался сладким и свежим. Массивная дверь тяжело и неторопливо закрылась за ними, отсекая печальный перформанс. Федор подумал, что Елене еще предстоит церемония на кладбище, потом поминки… Бедная девочка! Нужно будет позвонить вечером.