– А зачем тогда убил?

– Побоялся, что она сломается – она была испугана, мучилась… Могла выкинуть, что угодно. Прийти с повинной, например. Она была опасна, и он испугался.

– А Гетманчука… кто? Тоже он? Икс?

– Не знаю пока. Она тоже могла. А потом унесла пистолет с собой. Не забывай, Савелий, что пистолет в понедельник был у нее, и тут возникает вопрос, как он к ней попал. И самый простой ответ: Гетманчука убила Светлана Овручева. Но, как ты сам понимаешь, самый простой ответ не всегда самый правильный…

– То есть он дал ей пистолет и попросил убить Гетманчука? А потом пришел за пистолетом? А почему именно ей?

– Не знаю. Может, у Коли есть что-нибудь новенькое. А мы с тобой сегодня вечером займемся сыском…

– Знаю! – ахнул вдруг Савелий. – Икс дал ей пистолет, чтобы она убила мужа, и поставил условие убить также Гетманчука! Она убила обоих – и мужа, и Гетманчука!

– Интересная версия… Но не кажется ли тебе, Савелий, что убийство незнакомого человека – слишком высокая плата за прокат пистолета? Это же не боевик, где все убивают друг друга направо и налево, а потом живут долго и счастливо. В конце концов, необязательно устранять мужа с помощью одолженного пистолета, правда?

– Ну… Да, пожалуй, – не мог не признать Савелий. – Ты сказал – сыском? Каким сыском?

– Мы попытаемся установить, где прятался убийца в ожидании Гетманчука. Ты сам сказал, что он мог ожидать жертву на улице, где было светло, так как боялся ошибиться, а потом пошел следом. Может, он не знал его лично – видел только на фотографии… Он или она.

– Может, это киллер? Получил адрес, фотографию по почте и…

– Нет, это был не киллер, Савелий.

– Почему?

– Ты помнишь, сколько раз он выстрелил в Гетманчука?

– Помню. Два раза.

– Верно. Сразу: бам-бам! В плечо и под лопатку. Почти одновременно, как с перепугу. Первая рана пустяковая, вторая смертельная. Не похоже на киллера.

– Там же было темно!

– Не настолько темно, Савелий. Он мог не рассмотреть лица, но человека в целом он видел прекрасно. Похоже, что убийца чувствовал себя неуверенно, такое у меня внутреннее чувство. И когда я вспоминаю, в каком состоянии была барменша, когда мы с Колей навестили ее в понедельник, то невольно начинаю думать, что она причастна к убийству. Или к убийствам. Но, как ты понимаешь, Савелий, это все чисто гипотетически. Если нам сегодня вечером повезет, то мы найдем свидетелей, которые могли видеть человека, слонявшегося по улице, и запомнили его… Если повезет, то найдутся те, кто видел, как из арки выскочил человек… Сомнительно, конечно, но мы попытаемся. Согласен?

– Мне нужно на работу… – вспомнил Савелий. – Я и так…

– Ты же босс, Савелий! Один раз можно. А сейчас мы с тобой зайдем к Елене Гетманчук и узнаем, как она. Хочешь увидеть молодую вдову в домашнем интерьере?

– Ты думаешь, это удобно?

– Она приглашала заходить без церемоний.

– В каких вы отношениях? – вдруг спросил Савелий.

– Что значит – в каких? – не сразу отозвался Федор. – Ты о чем, Савелий?

– Я видел, как она на тебя смотрела.

– Да? Не заметил, – соврал Федор. – В нормальных отношениях, я был у нее вчера. Странные у тебя фантазии, Савелий.

– Вчера? Ты был у нее вчера? И… что?

– В каком смысле – «и что»? Зашел сказать, что убита барменша, и попросил ее не выходить из дома… На всякий случай. Ты же сам опасался за ее жизнь, забыл? По-твоему, не нужно было?

– Нужно, наверное. Бедная девочка, – вздохнул Савелий, – такая молоденькая…

– Да, печально. А завтра, если хочешь, мы пойдем навестить одноклассницу Гетманчука Ирину. Я бы не отказался встретиться и с его первой женой, так сказать, с познавательной точки зрения, но, увы, на данный момент это невозможно.

– Но я же на работе!

– Мы пойдем к ней в обеденный перерыв, прямо в архив. Мне интересно, что ты о ней скажешь, Савелий. Ты читаешь всякие книжки, знаешь женщин, ты наблюдателен, твои замечания всегда такие… тонкие!

– Да ладно тебе… – смутился Савелий. – Пойдем, конечно… Если ты думаешь, что я могу… Конечно!

Открыла им мама Кристина Юрьевна, заплаканная, но деловитая. Пригласила в палаты, предложила кофе, сообщила, что Леночка у себя, прилегла. Дочь ушла с поминок пораньше, а она, Кристина Юрьевна, оставалась, пока люди не разошлись, устала как собака и сейчас едва держится на ногах. Савелий воспринял это как намек и готов был откланяться, но Федор придержал его за локоть. Кристина Юрьевна была как сын степей калмык, едущий на ишаке: что видит, о том и поет, без всякой задней мысли. Насколько Федор понял ее натуру, задних мыслей у мамы Елены не возникало вообще – они просто не успевали оформиться. Кристина Юрьевна была вся тут, как на духу! Замечание, что она едва держится на ногах, было не намеком, а лишь констатацией факта.

Она скрылась в комнате дочери, оттуда послышались голоса. Затем появилась снова и сказала, что Леночка сейчас выйдет.

Она металась по комнате, поправляла подушки на диване, двигала безделушки на консольных столиках, выравнивала стулья вокруг стола и при этом говорила, не умолкая. О том, что все прошло просто замечательно, сам мэр сказал, если что, чтобы не стеснялись и звонили, не забывали, дал машину, и другие люди подходили, выражали соболезнования, жалели… Все так достойно, солидно… Бедная Леночка так устала, такое напряжение, целый день на ногах, на ней лица не было! Попросила пожить с ней пока, не оставаться же одной, страшно! Такой человек! Люди всякое болтают, просто в голову не влазит: и мафия, и закрыл кому-то бизнес, и направлено против мэрии, и старые счеты, и много что еще…