Набравшись смелости, она стащила с полки компендиум старокаунианских заклятий роста и принялась проглядывать его. Возможно, кто-то нашел ответ на ее загадку еще во времена империи, которую Сиунтио только что высмеял.

Звать чародейку к ужину пришлось дважды – так она зачиталась. Разгадки она не нашла – да и не надеялась, правду сказать, особенно, – но чтение оказалось прелюбопытнейшее. Кроме того, каунианский был языком настолько изящным и точным, что даже самая нелепая чушь на нем звучала убедительно.

На ужин были бараньи отбивные и каша из репы с маслом: ближе к тому, что Пекка могла приготовить сама, чем к роскошной кухне «Княжества», но совсем неплохо.

– Вы слишком снисходительны ко мне, – отмахнулся Сиунтио, когда Пекка рассыпалась в похвалах. – Я ограничиваю себя простой пищей, которую не в силах испортить даже безрукий старик вроде меня.

– Это не я слишком снисходительна к вам, – поправила Пекка. – Это вы слишком строги к себе.

– Ха! – отмахнулся Сиунтио к ее досаде, после чего, к досаде еще большей, не позволил колдунье мыть тарелки. – Вы моя гостья, – заявил он. – На постоялом дворе вам не пришлось бы отрабатывать ночлег на кухне и у меня не придется.

Стариковское упрямство позволило ему одержать верх.

Наутро Пекка встала раньше хозяина (постель оказалась не слишком мягкой, да вдобавок непривычной), и, когда тот вошел на кухню, селедка уже жарилась. Старик сердито воззрился на колдунью.

– Отведайте хлеба с медом, – с милой улыбкой проговорила она, указывая на накрытый стол. – Тогда у вас лицо будет не такое кислое.

Ничего подобного не случилось. Вдобавок Пекка постаралась покончить с завтраком раньше хозяина и, пока тот торопливо дожевывал селедку, заняла место у мойки. Сиунтио взялся было по новой сверлить ее взглядом, но не выдержал и, отхлебнув пива, расхохотался.

– Ну если невтерпеж, давайте трудитесь, – разрешил он. – Должно быть, муж совсем вас заездил, но это уже его беда и ваша.

Пекка отказалась удостоить эти слова даже презрительным фырканьем.

Первым на совещание пришел Пиилис, за ним по пятам явились Алкио и Раахе. Для Пекки у чародеев-теоретиков находились только многословные похвалы.

– Вы дали нам повод для споров на ближайший год, – заметила Раахе с такой широкой улыбкой, что, казалось, она вовсе неспособна спорить с кем-либо.

– Куда запропастился Ильмаринен? – проворчал Сиунтио, расхаживая взад-вперед по гостиной. – Если кому и под силу отыскать смысл в явлении, слишком невероятном, чтобы в него поверить, так это он. Ильмаринен даже думает наизнанку.

– Если кому и под силу отыскать смысл в моих опытах, то, наверное, вам, магистр, – промолвила Пекка.

Но Сиунтио покачал головой.

– Я мыслю глубже Ильмаринена. Я мыслю масштабней Ильмаринена. Но Ильмаринен… он мыслит иначе, чем я. Иначе, чем все остальные ученые. Полагаю, – старик вздохнул, – Ильмаринен находит свое неумение приходить вовремя весьма забавным.

Прошел добрый час, прежде чем явление блудного чародея народу все же состоялось. Ильмаринен не извинился. Пекке показалось, что от него пахнет вином. Если так показалось не ей одной, никто, однако, вслух об этом не упомянул.

– Ну вот мы и собрались, – заявил чародей. – Колдуны-теоретики без теорий. Разве не чудо? А все ваша вина! – Он ухмыльнулся Пекке. – Поставили целый мир на уши, а что с ним дальше делать – сами не знаете.

– Ставить мир с ног на голову нарочно никому в голову обычно не приходит, – заметил Сиунтио. – Я, во всяком случае, на это надеюсь.

– Вы правы, магистр, – поддержал его Алкио. – Пока мы ищем способы расширить нынешний круг знаний, мы движемся осторожными шажками. Только когда мы спотыкаемся, тогда, едва не падая, вынуждены бываем шагать широко, чтобы восстановить равновесие.

– Очень красиво, – согласился Ильмаринен. – Было бы лучше, когда бы вся эта белиберда что-то значила, но все равно – как сказано!

– Кстати о значениях, – не без яда в голосе вмешался Пиилис. – Вы, полагаю, уже готовы объяснить нам, в чем заключается смысл опытов госпожи Пекки?

– Разумеется, – отозвался Ильмаринен. Все жадно воззрились на него. У Пекки промелькнуло в голове, что чародей мог повредиться рассудком. – Ее опыт показывает, – продолжал Ильмаринен, – что мы знаем гораздо меньше, чем нам казалось до того, как она поставила этот опыт. Я вам уже говорил это не раз, но меня же никто не слушает.

Пиилис нахмурился. Ильмаринен просиял – без сомнения, довольный тем, что спровоцировал коллегу.

– На мой взгляд, – заметил Сиунтио, – мы продвинемся дальше, если возьмемся обсудить то, что знаем об этом феномене, а не то, чего мы еще не знаем.