– Старайся! Должно полагать, земку какую строите?

– Строим, а неизвестно что… – отзывались плотники и крутили головами. – Он знает, безрукий-то! – подмигивали они на Василия Сергеича.

Наконец, когда дядя, что называется, насел на отца, тот вызвал Василия Сергеича и спросил;

– Вот объясни ему, почему не прямо на местах щиты сбираешь!

– Чтобы в секрете было! – ответил Василий Сергеич. – Вот Иван Михайлыч только взглянули на мой чертежик, а уж арочку-то одну будто на мой манер возвели… Как бы винтовые столбы… Но только огни не потрафят. А уж я в срок соберу, будьте благонадежны.

Дядя внушительно покачал головой.

В ту же ночь тревожный звонок всполошил весь дом. Что такое? Я вскочил и выглянул в переднюю. Здесь я увидел Василия Сергеича и отца. Василий Сергеич был страшно бледен и как-то весь встрепан. Он прижимал к груди котелок и говорил прерывисто:

– Немного не рассчитал-с… Прикажите еще человек десять плотников добавить для сборки частей и человек пять рабочих – шкалики устанавливать и к утру все будет собрано… Головой ручаюсь… Только прикажите! Сейчас половина второго… К утру не узнаете!..

– Хоть двадцать, хоть тридцать! – кричал отец. – Послать приказчика нарядить еще двадцать пять человек!.. Вдвое платить!

– Слушаю-с, – отвечал чей-то голос с лестницы, от кухни. – Найдем и поставим сей минут-с.

– Смеются все-с… – задыхаясь, говорил Василий Сергеич. – Радуются, что не поспеем, а мы всех поразим.

Отец махнул рукой и хлопнул дверью. Василий Сергеич вытер платком шею и лицо, пожал плечами как-то растерянно и пошел, поникший.

«Должно быть, и он понимает, что ничего не выйдет, – подумал я с тоской. – Теперь Иван Михайлыч будет торжествовать».

Утром заявился к нам на кухню Васька и вызвал меня.

– Побежим на рынок, – сказал он, – там ваш однорукий орудует. Сейчас отец пришел, говорит – огромадного орла ставят… Страсть!

– Орла? Какого орла? – спросил я.

– Прямо страсть, огромадного! Побежим!

Конечно, мы сейчас же помчались на рынок. Там, на середине площади, неподалеку от бассейной башни, стоял огромный, в вышину большого дома, орел. Это был щит на столбах, но столбов не было видно. Был виден огромный орел. Он стоял, раскинув в обе стороны свои две головы. Его два расправленные, вырезные крыла захватили большое пространство, а между ними, снизу, был устроен проезд в виде высокой, кверху суживавшейся арки. Приспособившись на висячих досках, маляры красили орла в желтый цвет. Масса народу окружала орла-гиганта. Василий Сергеич, все в том же парусинном пиджачке и неизменных серых брюках, еще более встрепанный и измятый, чем ночью, стоял на висячей доске, на самом верху, и командовал, как на пожаре, размахивая единственной рукой:

– Пррравое кррыло гуще! Ввертывай подставки для шкаликов! Начинай с головы! Следом ставь стаканы!

Я вспомнил, как он недавно кричал на балагане.

На наших глазах совершались настоящие чудеса. Как я узнал потом, Василий Сергеич всем рабочим сообщил, что никто не верит, что можно поспеть к вечеру, но он поспеет: все зависит от его помощников. Эти его слова и обещанная хорошая прибавка, а главное то, что многие подшучивали и над рабочими, которые пришли с бору да с сосенки – приказчики набрали их наугад, кто попался ночью, – все это произвело чудеса: работа горела. На наших глазах вытягивались проволоки, ввертывались держалки для шкаликов, подымались корзины со стеклом, устанавливались свечки, протягивалась зажигательная нитка.

– Кипит, кипит!!. – говорили в толпе. – Ну, и командир у них! Откуда что берется…

В головах орла, там, где должны быть глаза, были пущены красные с зеленью круги, и рабочие уже поставили там пунцовые кубастики.

– А как зажгут, что будет! – слышались разговоры. – Нигде такого нет по всему городу, только у нас. Немец работал?

– Не немец, а вон энтот! – показал Васька на Василия Сергеича. – Вон однорукий-то на доске висит.

– Плети еще! Что мы не знаем, что ли, его! С балагана взят, за работами смотрит…

У меня заиграло на сердце. Уже теперь не верят, а что будет, когда зажгут огни!

Я не успел, как следует, осмотреться, подойти к Василию Сергеичу и сказать, что орел очень хорош, как подкатил шарабан, и из него выпрыгнул отец. Он остановился и смотрел. По правому, еще не совсем высохшему крылу рабочие по установке шкаликов уже почти заканчивали работу. Чьи-то невидимые руки затягивали узкие промежутки между планками полосками золотистой и палевой материи. Отец смотрел. По его лицу видно было, что он доволен.

– Молодцы, молодцы, черти! как жарят-то! – бормотал он, следя, как люди в опорках, повиснув мухами на узких дощечках, постукивают молоточками, позванивают шкаликами, перекидываются шутками. А выше всех, у самых голов орла, стоял Василий Сергеич на доске и командовал:

– Молодцы, братцы! Никто не верит, что установим в срок! Что мы, не люди, что ли? Хозяин не обидит, а обидит, от себя дополню!

– Понимает дело! Молодчина, Василий Сергеич! – крикнул отец и поманил.

Тот заметил, замахал котелком и стал спускаться. Откуда-то вывернулся дядин приказчик и докладывал: