Наконец входная дверь скрипнула, и в кабинет как-то бочком вошёл Зяма. Вид у него был самый что ни на есть обескураженный и, судя по всему, ничего хорошего от вызова к начальнику он не ждал. Вероятно, и милиционеры, зря бегавшие по Старому Городу, тоже высказались в его адрес, что конечно же Зяме радости не прибавило.

– Так… – Шлихтер строго посмотрел на мнущегося у порога Зяму. – Рассказывай, как ты сегодня отличился…

Милиционер потоптался на месте и начал:

– Остап этот, ну тот, что стрелять потом начал, подошёл ко мне, помоги, говорит, брата у меня арестовали. Я ему: «Пошли в отделение», – а он вырвался и бежать, а уж потом… – Зяма махнул рукой и потупился.

Всё это в общих чертах начальник горотдела, конечно, знал, и сейчас говорилось оно специально для энкавэдиста. Поняв это, тот немедленно вмешался в разговор и строго спросил:

– Значит, этот Остап, который обратился к тебе, тебя хорошо знает… Откуда?

– Так то… – замялся Зяма. – Как я в кнайпе работал… Он рядом квартиру снимал… Когда в гимназии учился…

– Ага, гимназист, значит… – энкавэдист неопределённо хмыкнул. – А фамилия его как?

– Фамилия?.. Его?.. С-час… – Зяма на секунду задумался. – А, вспомнил, Иванчук.

– Иванчук, значит, – заключил энкавэдист и строго посмотрел на Зяму. – А брата его Дмитра тоже знаешь?

– Откуда? – помотал головой Зяма. – Иванчуки же в Подгайчиках живут. Это только Остап в городе был…

– Ясно… Можете идти, – отпустил Зяму энкавэдист и обратился к начальнику горотдела: – Я, собственно, почему здесь. Мы вас запрашивали, там в оставшихся бумагах польского постерунка на Иванчуков ничего нет?

– Ах ты ж!.. – Шлихтер хлопнул себя по лбу. – С этой пальбой совсем забыл. Целое дело нашли…

Начальник полез в стол и, вытащив тоненькую картонную папку, передал её энкавэдисту. Тот немедленно раскрыл её, посмотрел и разочарованно протянул:

– Так тут же по-польски…

– А я читал уже, – оживился Шлихтер. – Там на Остапа Иванчука ничего нет, это на Дмитра, того, что вы запрашивали…

– Ну-ну, они ж, как я понял, братья, – встрепенулся энкавэдист. – Доложите в общих чертах…

– Состоял ваш Дмитро в КПЗУ, подтверждается. Только, как там сказано, – Шлихтер насмешливо хмыкнул. – После специальной обработки выбыл.

– Это что ж за обработка у них? – понимающе ухмыльнулся энкавэдист.

– Да такая, – рассмеялся Шлихтер. – Взяли полицианты кийки в руки и начали того Дмитра охаживать.

– Понятно… – энкавэдист задумался. – А как считаешь, товарищ Шлихтер, после такой серьёзной спецобработки мог тот Дмитро Иванчук стукачом стать?

– Вполне, – начальник отдела сразу посерьёзнел.

– Вот и я так думаю. Что-то подозрительно всё это… Слушай, – энкавэдист вместе со стулом придвинулся к Шлихтеру. – У тебя в этих Подгайчиках свой человечек найдётся? Чтоб, значит, всё выяснить, а?

– Само собой, – с готовностью отозвался Шлихтер и облегчённо вздохнул, поняв, что особого нагоняя за переполох со стрельбой в городе не будет…

Остап, затаившись, так и просидел в комнате Ривы до самых сумерек. Он слышал, как погоня, возвратившись в кнайпу, ещё долго шарила по разным закуткам, но в конце концов, так и не отыскав беглеца, убралась ни с чем. Больше всех был раздосадован Зяма, и сейчас, сидя на койке рядом с Остапом, Рива весело рассказывала, как всё происходило. Выслушав её до конца, Остап немного помолчал и, чтобы избежать лишних расспросов, тихо сказал:

– А ты красивая…

– Я знаю… – Девушка нарочно перекинула через плечо роскошные волосы и, намеренно распушив их, долгим взглядом посмотрела на парня. – А ты, разве нет?

– Ты так считаешь?.. – покачал головой Остап и неожиданно для самого себя догадался: – Так вот в чём дело… Тот Зяма, кажется, жениться на тебе хочет… То-то он на меня кинулся…

– Кидаться он может, куда угодно, а решать – всё равно я, – с каким-то особым выражением произнесла девушка.

– Так ты что, выходит, за него замуж не хочешь? – хмыкнул Остап.

– Да на что он мне сдался? Тоже мне красавец мокрогубый! И что из того, что еврей? – Рива тряхнула головой и широко раскрытыми глазами посмотрела на Остапа. – А мне, может, ты больше нравишься!

– Нет, Рива… – криво усмехнулся Остап. – Как у нас говорят, «нема пенёнзив, нема кохання»… [75] Пусть только совсем стемнеет, пойду я…

– Никуда ты не пойдёшь. Нельзя тебе сейчас идти, – всерьёз забеспокоилась Рива.

– Как это нельзя? – удивился Остап.