Городок Эней, бывший когда-то крепостью, взятой с ходу Александром Македонским на его пути в Индию, прилепился к берегу горной речки, неширокой, но бурной, с обжигающе холодной водой, вечно вспененной на неровных бурых камнях. Древние городские стены, кое-где разрушенные и поросшие деревцами, представляли невесёлое зрелище, создавая образ одичания и убогости. Гарнизон насчитывал четыреста человек. Комендант города олицетворял собой основную византийскую власть в радиусе нескольких сотен вёрст. До ближайшего крупного Черноморского порта - Амастриды - надо было ехать несколько дней верхом.

Появление в Энее ссыльного Комнина потрясло до основания местное общество. Не Андроник ходил на поклон к коменданту, а семейство коменданта почитало за честь посещать пристанище императорского родича, говорить о погоде и о политике, угощаться вином и тушёной свининой с лигурийской капустой, - благо, им идти было близко, через сад, где опальной августейшей особе выделили небольшой домик. Все считали, что Настя - его супруга, а Берладников сын - их телохранитель. Но когда настоятель местной церкви, нарушая тайну исповеди, сообщил коменданту полученные им от внучки Чарга сведения - что она вовсе не жена, а наложница, - тот вначале был весьма шокирован и отказывался поверить, а потом решил, что, должно быть, в столице так принято, нравы там иные, а порфирородным виднее, как жить. И с кем.

Обживались медленно. Настя, продолжая внутренне сомневаться, правильный ли выбор она совершила, огорчалась по пустякам, раздражалась, плакала. То её выводила из себя слишком острая местная еда, то бегущий по ложу скорпион, то гортанный выговор смуглых пафлагонцев. Наконец она начала ревновать Андроника к дочке коменданта - рыхлой семнадцатилетней девице, у которой таз был примерно вдвое шире плеч. И хотя в свои двадцать девять Настя оставалась такой же красавицей - стройной, моложавой и нещадно выдёргивала возникавшие то и дело белые волоски, юная соперница очень волновала её, вплоть до неприличия, безобразных сцен, устраиваемых любовнику. И однажды на исповеди призналась:

–  Батюшка, грешна.

–  В чём же, дочь моя?

–  Пожелала смерти Гликерии, дочери Хрисанфа. Но потом одумалась и молила Господа о прощении.

–  А за что же ты не взлюбила ея?

Были на обеде у коменданта, и Андроник обменивался с нею тайными намёками.

–  Да неужто? Какими?

–  Говорил, что она похожа на языческую богиню Кибелу, плодородную и животворящую, и пророчил ей выводок детей.

–  Да ведь он шутил, полагаю.

–  Да, теперь я тоже так думаю. Но тогда не смогла сдержаться и послала Гликерии мысленные проклятия.

–  Нынче перед сном десять раз прочти «Отче наш», и тебе полегчает.

–  Непременно, батюшка.

Тем бы это нелепое откровение Настеньки и кончилось, и забылось навсегда, если бы у дочери коменданта не возникла жесточайшая лихорадка. Поп, в очередной раз нарушив тайну исповеди, рассказал Хрисанфу о былом признании иноземки - как она желала девушке зла. И по мере ухудшения состояния заболевшей подозрения в Настенькином сглазе только возрастали.

Как-то раз Андроник, появившись дома в сильном подпитии, сел напротив своей наложницы и сказал:

–  Коли ты не снимешь порчи с этой заболевшей и она умрёт, то энейцы схватят тебя и сожгут заживо как ведьму.

У неё от ужаса пробежали мурашки вдоль спины. Губы прошептали чуть слышно:

–  Ты меня пугаешь.

–  Говорю, что знаю. Комендант вне себя. И священник на его стороне. Стоит им обратиться к пастве, возбудить толпу, и тебя никто уже не сможет спасти.

–  Что мне делать, ответь? Я ведь ворожу редко, не умею, не обучалась. Кое-что помню из приёмов Арепы… И клянусь, что не насылала напасть на хворую, просто совпадение!

–  Разбираться поздно, время дорого. Чародействуй, как можешь.

–  Мне не удалось и родную-то дочь спасти, а с Гликерьей и подавно ничего не получится.

–  Начинай, не медли.

Настя запёрлась в комнате без окон и, поставив на столик блюдо с водой, разместила по его окружности шесть Церковных свечек. Запалила их фитильки, положила в воду золотое кольцо с тем расчётом, чтобы отражения всех шести огоньков оказались в его центре (а она смотрела, стоя на табурете). Находясь как бы в фокусе заповедного пламени, начала читать заклинания, заговаривать блюдо-чару, колдовать, волхвовать. И в какой-то момент в отблесках на воде проступили черты седовласого Чарга. Он проговорил:

–  Помогу тебе… исцелю недужную… Но не ворожи боле никогда. А не то сгоришь.
– И пропал из виду, точно растворился. Свечки ж на столе стали гаснуть поочерёдно.

Бледная как призрак, половчанка вышла к Андронику протянула чашу с заговорённой водой и произнесла:

–  На, пойди в дом к Хрисанфу, пусть Гликерья выпьет.

–  Ты считаешь, поможет?

–  Будем уповать.

В ту же ночь заболевшая сильно пропотела, жар уменьшился и к утру спал совсем. Через день она встала с постели а неделю спустя вышла подышать свежим воздухом в сад.