–  Молодцом, Гаврилко!
– похвалил его старый дворский.
– Выше всех похвал. А надёжны ли засовы да твои караульные?

–  Хо, а то!
– засмеялся тот.
– Таракан не пролезет.

–  А в какой палате разместил негодников?

–  В дальней, Перемётной.

У вельможи от ужаса хохолок на лысине стал, будто восклицательный знак. Замахав на Василича руками, быстро-быстро проговорил:

–  Ты с ума сошёл! Быстро переведи, коль ещё не поздно!

–  Что такое?
– подивился дружинник.
– Ведь палата глухая, там и окон нет!

–  Дурень! Есть подземный ход! По нему я бежал когда-то вместе с Ванькой Берладником, уходя от гнева князя Володимерки!

–  Свят, свят, свят!
– побелел Гаврилко; кинулся спасать положение, бросил на ходу: - Ничего, догоним!..

Не догнали. Перемётная палата оказалась пуста, а преследование под землёй и снаружи ничего не дало - баламутов и след простыл. Видимо, смогли перейти по льду через Днестр. А куда поскакали - отгадаешь разве?

Ярослав, конечно, рассердился вначале, поругал Прокудьича и Василича, но потом быстро отошёл и сказал:

–  Бросить небольшие дружины по всем сторонам. Если не догнать, то хотя бы не дать укрыться в Галиции. Пусть бегут куда захотят - на Волынь или к ляхам. На моей земле быть их не должно.

Тут как раз привезли грамоту с Днепра: митрополит Киевский и всея Руси благословлял указ Осмомысла о признании Олега законным княжичем. Радость была великая. Князь велел привезти сына из Тысменицы, чтобы жил он отныне в Галиче, пользуясь правами наследника. Заодно разрешил и Насте переехать с отпрыском… С ней, Понятно, он не появлялся на людях как с женою-княгиней, в храм ходил отдельно, но во всём остальном поступал, будто бы с супругой, даже разрешал спать в одной одрине. Все об этом знали. И нельзя сказать, чтобы одобряли. Недовольство продолжало бродить в умах, сплетнях разговорах. Многие церковники и бояре кривились. С новой силой сочувствовали изгнанным Владимиру и его матери. Говорили тайно: «Даже после благословения патриарха не признаем бастардуса. Ведьму эту поганую, падо устранять Ярославку. Больно намозолил глаза». Самые бесстрашные пробовали снестись с Волынью, посылали гонцов: там, по слухам, обретались убежавшие Святополк с Чаргобайкой.

Возвратились гонцы во второй половине мая, сообщили вот что: Юрьич и Берладников сын собирают силы для второго нашествия на Галич; с ними Феодор Вонифатьич; а княгиня, княжич с поповной и Кснятин Серославич ускакали в Польшу и живут в замке у принцессы Ирины (младшей дочери Осмомысла), взявшей католическое имя Агнесса (Агнешка), и по первому зову могут вернуться. Взбудораженное боярство вновь зашевелилось, обретя надежду.

Страшные события развернулись осенью.

Замок, где нашли прибежище Ольга и Владимир с семьёй, находился в городе Калише. Младшая дочка Ярослава, выйдя замуж за польского принца, проживала с ним не так далеко отсюда, в Познани. Увидав приехавших мать и брата, вовсе не удивилась, словно бы рассталась с ними вчера, а не семь лет назад; полусонно проговорила: «Это вы? Что-нибудь случилось? Ну, ступайте в Калиш, в замке его высочества вас никто не тронет». Даже не догадалась показать бабке внуков, а когда Долгорукая попросила её о том, дёрнула плечами: «Да смотри, не жалко. Ничего особенного, дети как дети». И сама на племянника Гошку никак не отреагировала.

В Калише действительно было тихо: мирная река Просна в зелени окрестных лесов, домики крестьян, кони на зелёном лугу. Вежливые слуги. Несколько недель прожили спокойно, отходя от недавних приключений, а потом снарядили Кснятина в дорогу - ехать во Владимир-Волынский на разведку. Он отправился в середине мая и как будто бы в воду канул.

Княжич успокоился, вышел из запоя и с немалой охотой занялся обустройством псарни и крольчатника. В сотый раз объяснял Поликсении: «Понимаешь, у меня душа отдыхает, если я гляжу на домашних зверей. От людей ждёшь подвоха, а от них ничего, кроме радости».
– «А тогда не знаю, - отвечала поповна, - как ты отнесёшься к появлению в мире нового не кролика или пса, но ребёночка». «Что? Откуда?» - не догадывался Владимир. «Я опять чреватая».
– «Господи, неужто?
– радовался он.
– Ну, конечно, счастлив! Надо известить матушку. Племя Долгоруких растёт, нету нас могучее!» Не произносил «племя Осмомысла», будучи, как прежде, маменькиным сынком.

На макушке лета неожиданно прискакал Серославич и привёз хорошие новости. Князь волынский Святослав Мстиславич продолжает оказывать им поддержку. Вновь за обещание возвратить ему бужские земли, отнятые Галичем, разрешает Якову взять в кормление пограничный город Червень, переехать туда и копить силы для разгрома отца. Вместе с Яковом там поселятся Святополк с Чаргобаем, станут помогать. Феодор Вонифатьич в облике монаха окопался в монастыре возле Болшева и ведёт работу среди церковников. Осенью, Бог даст, можно будет выступить.

Это сообщение так взвинтило княжича, что не мог он ни пить, ни есть двое суток, по прошествии которых впал в безумное состояние, близкое к тому, что случалось иногда с его дедом. Внука тоже вязали по рукам и ногам, окунали в укроп, натирали виски разными маслами и читали над ним молитвы. Дня четыре спустя приступ миновал. Молодой человек приходил в себя, постепенно набирал силы. А к исходу июля мог уже садиться в седло.

В августе они с Серославичем поспешили в Червень (нынешнее село Чермно в Польше), так как время действительно поджимало. Женщины пока оставались в Калише - до Победы над Ярославом и особой весточки от мужчин, позволяющей вернуться на Русь безбоязненно.