–  Льстишь, поди?

–  Правду говорю.
– Отхлебнул вина.
– Дочку как зовут?

–  Яночкой, Янинкой.

–  Сколько ей?

Покраснела, смутилась и сказала неторопливо:

–  Да шестой пошёл…

–  Как - шестой?
– удивился он.
– Это ж получается… - Молодой человек привстал: - Получается, что она - моя?

У Людмилки горели уши, пальцы нервно перебирали кисти по краю скатерти:

–  Ванечка, оставь… Ты пришёл - ушёл… А душа болит!

–  Нет, признайся прямо!

–  Ну, твоя, твоя… Как не быть твоею?

–  А про мужа - вранье?

–  Отчего ж вранье? Я «соломенная вдова» и есть. Разве что не венчана…

–  Ах ты господи! Вот ведь незадача!
– Он вскочил, обнял женщину и, прижав к себе, нежно поцеловал.
– Милая, хорошая! Надо же - Янинка!.. Можно повидаться?

–  Погляди, не жалко. Только не говори о себе: девочка считает, что ея отец убит на войне.

–  Хорошо, смолчу.

Кликнули служанку и велели привести кроху. Та вошла в горницу - пухлая, как шарик, голубые глазки блестели капельками финифти, - и уставилась на Ивана вопросительно. Вдруг сама спросила:

–  Ты мой тятя?

У Берладника защемило сердце, он ответил с извиняющейся улыбкой:

–  Нет, родная, не тятя. Выручила Людмилка:

–  Это друг его, с той же самой войны. Видишь на челе шрам?

–  Нет, неправда, - заявила малышка.
– Мне Маруська по секрету сказала, что мой тятя жив, потому что князь, скоро он приедет за нами и возьмёт к себе во дворец.

–  Я вот взгрею Маруську, чтоб не распускала язык!
– рассердилась мать.
– Забивает ребёнку голову неизвестно чем!

А лицо Янки неожиданно вспыхнуло гневом, точь-в-точь как у Ивана - при принятии главных решений. Дочка произнесла:

–  Значит, не хотите признаться? Оба взрослых удручённо молчали.

–  Не хватает храбрости?
– продолжала девочка, и в её тонком голосе зазвенели слёзы.
– Что же ты за князь, коли трус такой?

–  Замолчи!
– рявкнула Людмилка и ударила ладонью по скатерти.
– Вырасти сначала, а потом суди.

Та уже рыдала, но смогла проговорить напоследок:

–  Вырасту, конечно… И сего не забуду… Отольются кошке мышкины слёзки!..

Прибежавшая нянька увела её в детскую. Бывшие любовники чувствовали неловкость.

–  Может, и не надо было скрывать?
– повздыхал Берладник.

–  Вот ещё, придумал! Завтра ты уедешь - поминай как звали! Ну, а мне расхлёбывать?

Он опять подошёл к голубушке, вновь поцеловал и спросил:

–  Завтра, говоришь? Эта ночка - наша? Женщина ответила:

–  Чёртушка такой… Наша, наша, само собою…

Но уйти в одрину им не удалось: за окном послышался конский топот, и в ворота дома начали дубасить: «Открывать! Немедля! И не сметь бежать! Все пути отрезаны!» Это был люди Олексы Прокудьича. Видимо, торговец, что узнал Берладника, сообщил властям, а в Звенигороде ведали, у кого искать пропащего князя, если он объявится…

Как ни умоляла Людмилка схорониться в подпол или попытаться уйти огородами, тот не уступил. На его лице, повторявшем дочкино, появилась хищная, упрямая мина: «Не тревожься, душенька. Я ещё вернусь. Мне Прокудьич причинять вред не станет», - и безропотно вышел за ворота.

Во дворце наместника галицкий боярин с нетерпением ожидал сына Ростислава. И когда его привели, принял холодно, но без злобы. Обратился вежливо:

–  Здравия желаю, Иване. Ну, какими судьбами? Прежний друг уселся напротив:

–  Ехал мимо - вот и завернул.

–  А куда путь держал, если не секрет?

–  Далеко, отсюда не видно.

Наглый тон царапнул Олексу. Он сказал с нажимом:

–  Не дерзи, сделай одолжение. Тут командую я. Захочу - закую в колодки и отправлю в Галич.

–  А посмеешь?

–  Коли надо - глазом не моргну.

–  Верю, верю. Так и быть, оставим препирательства. Предлагаю уговориться: я тебе излагаю всё, как есть, ну а ты не станешь чинить препятствий и отпустишь меня подобру-поздорову. Ладно?

–  Коли не увижу, что ты опасен.

–  Если так - заковывай сразу.

–  Ох, каков петух! Будет, не ершись. Слушаю тебя.

И Берладник рассказал без утайки: про намерение Изяслава сколотить союз против Долгорукого, про замужество Евдокии и про миссию его в Венгрию.

–  Против Долгорукого, говоришь?
– произнёс задумчиво княжеский наместник.
– Но не против Владимирки?

–  Ишь, чего захотел! Ты мои намеренья знаешь.

–  Да, спросил по-глупому. У тебя с Владимиркой счёты старые… Но за откровенность спасибо.