Как воспринимать тех поэтов и писателей, которые благодаря своим подлинно талантливым произведениям проявили себя и стали широко известны? Следует, видимо, признать, что сторонники быстрейшего создания чистой, идейной, пролетарской литературы Горький, Маяковский, Катаев, А Толстой, Тихонов, Чуковский и другие авторитетные члены РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) отвергали все и всех, поносили все прошлое, старое, не пролетарское. Вместе с цензурой они поощряли новую, но серую литературу, выставляя ее как образец высокой художественности. Этими образцами и наполнялись библиотечные полки. В отношении же таких талантов, как Таиров, Пастернак, Заболоцкий, Ахматова, Цветаева, Булгаков, Зощенко, Волошин и многих других, выдвигались обвинения в безыдейности и непартийности их творчества. А наиболее талантливых украинских поэтов и писателей в 30-е годы уничтожили почти всех.

По архивным делам “крымской операции” в качестве жертв террора проходит большое количество юристов — лиц, окончивших юридические факультеты университетов или являющихся студентами юридических факультетов. Абсолютно не учитывалось, работали они по специальности, имели ли профессию судьи, прокурора, следователя, нотариуса; были они служащими иных учреждений, где требуюпгся юридические познания, или их дипломы юриста вовсе не использовались — все равно, к таким людям отношение чекистов всегда было наиболее предвзятым и враждебным. И не только потому, что большинство из них были выходцами из интеллигентных семей, а значит — буржуазной среды; в последние десятилетия в России юридическое образование получили выходцы из рабочих, крестьян или лица мещанского происхождения. Главное заключалось в том, что образованные люди, в частности юристы, видели небывало грубое попрание всех прав человека новой властью, нарушение всемирно признанных норм гуманитарного права. Они понимали, что этот неприкрытый, наглый вызов цивилизации отбрасывает страну к древним диким обычаям. Кто, как не юристы, будучи очевидцами массовых расстрелов, были бы наиболее надежными свидетелями и квалифицированными обвинителями большевиков в совершении тяжких военных преступлений? Кто, как не юристы, могли бы наиболее аргументировано, с использованием фактических данных, постоянно изобличать большевиков в бессовестной лжи и лицемерии при их торжественном провозглашении якобы присущих советской власти принципов законности и человеколюбия? Они, как, впрочем, и все здравомыслящие люди, за крикливыми и напыщенными лозунгами видели и понимали, что крымская кровавая бойня достойна осуждения международным сообществом. Одно лишь слово “юрист” вызывало у них дикую ярость, ассоциацию с контрреволюционером, прислужником буржуазии. Именно поэтому юристов никогда не оставляли в живых.

В период октябрьского переворота и гражданской войны люди, имеющие юридическое образование, практически исчезли (за исключением, конечно, большевистских лидеров с таким образованием). Все, видимо, началось с провозглашения диктатуры и “очередных задач...”, ставивших вполне определенную цель ликвидации старых правовых установлений и их носителей:

'...Обязанностью пролетарской революции было не реформирование судебных учреждений, о совершенно уничтожить, смести до основания весь старый суд и его аппарат. Эту необходимую задачу октябрьская революция выполнила, и выполнила успешно'47.

Ликвидировав старую судебную систему, все правоохранительные органы страны, победивший пролетариат, т. е. большевики и чекисты, непосредственно, как логическое продолжение “очередных задач”, принялись уничтожать аппарат всех юридических служб и самих юристов.

Пренебрежительное и высокомерное отношение к деятельности юридических учреждений и к юристам уже нового поколения, берущее начало с тех пор, привело, как известно, к зависимости этих органов государства от партийного диктата, понижению их роли в жизни общества, что грозило их полной деградацией. Верховенство и незыблемость закона часто подменялись интересами социалистического строительства, где последнее слово всегда было за партией, а точнее — за ее функционерами. Юридическую науку, которая призвана изучать объективные закономерности возникновения, развития и деятельности государства и права, государственно-правовую организацию общества, пути его совершенствования в целях прогресса и укрепления законности, фактически заменили коммунистической (в русском варианте) теорией, готовой ответить на все вопросы и быть панацеей от всех болезней человечества. Юристы были оттеснены от законотворческой деятельности, их место заняли партийные деятели и “ученые” марксисты, имеющие весьма смутное представление об основах теории государства и права, но поставившие право на службу коммунистической идеологии. В результате в основу декретов и постановлений новой власти были положены принципы диктатуры, насилия и жестокости. Правовые нормы, кроме того, были построены многословно, не последовательно, текстуально не отработаны, изложены грубым и даже для того времени не свойственным для русского языка стилем. Законотворчество, кроме их антинародной сущности, изобилует несогласованностью законов между собой, противоречиями, различным смысловым толкованием, умышленными недомолвками, расплывчатостью формулировок, что открывало путь к расширению их применений и часто умышленно подменяло юридические определения событий, действий, поступков. Например, понятие спекуляции было грубо извращено. Известно, что Ленин злобно и крайне оскорбительно отзывался о крестьянах, не желающих бесплатно отдать выращенный ими хлеб, именуя их спекулянтами. При этом он, юрист, должен был знать, что спекуляцией во все времена и во всех странах

мира называются действия по скупке и продаже с целью наживы. А если нет элемента скупки, а только продажа своего произведенного продукта, то нет и спекуляции. Навешивая на крестьян ярлыки спекулянтов, а потому — врагов трудящихся и натравливая на них пролетариат, городское население и армию, Ленину нужен был лишь предлог для их беспощадного ограбления.'

Подобные авторитарные определения и формировали в то время нормы права. К законам принимались бесконечные поправки, дополнения, изменения, затем отменялись прежние, принимались новые нормативные акты, и все начиналось сначала.

Вопросы укрепления законности по инициативе здравомыслящей части партийных лидеров неоднократно обсуждались и в Политбюро ЦК РКП (б), и во ВЦИКе, как до известного письма Ленина “О “двойном” подчинении и законности” от 20 мая

1922 г. и создания прокуратуры, так и после этого, когда первым прокурором РСФСР был назначен киевлянин Д. И. Курский и его заместителем Н. В. Крыленко, а первым Генеральным прокурором и Наркомом юстиции УССР был Л. А. Скрыпник. Но произвол и террористический режим в стране, поддерживаемый теми же высшими органами власти, свои позиции не сдавали и продолжались, следуя ленинским утверждениям о том, что “огромная ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и террору экономическому”43. Тема законности время от времени всплывала и после апреля 1925 г., когда указанное письмо Ленина было, наконец, опубликовано в газете “Правда”. По результатам обсуждений принимались постановления, в которых звучали требования о соблюдении законности единообразной, строжайшей, неуклонной и неукоснительной, но содержание постановлений носило общий характер, т. е. никто ничего менять не собирался.

Понятие законности, к тому же, было уж очень оригинальным. На XV съезде ВКП(б) по этому поводу произошла довольно показательная дискуссия. В прениях по докладу С. Орджоникидзе выступал ответственный работник ЦКК-РКИ Н. М. Янсон, который заявил:

'По тому опыту, с которым мы встречаемся в роботе органов юстиции, я лично пришел к убеждению, что здесь ном нужно не только реформами заниматься, но даже небольшую революцию произвести снизу доверху. Правда, товарищи, которые работают в органах юстиции, призваны к тому, чтобы защищать законность, но иногда эта защита законности превращается в буквоедство...

Мы думаем, что наша законность должна бьггь построена ток, чтобы она была связана непосредственно и в первую очередь с требованиями жизни, с жизненной целесообразностью. {Аплодисменты.} Я полагаю, что наибольших результатов мы достигнем в том случае, если органы юстиции построим по такому принципу, чтобы там было определенное копиче-ство людей с практическим смыслом и опытом, людей рабочего происхождения...'4'.

Именно здесь и раздалась реплика

А. А. Сольца: “И поменьше юристов". Традиционная неприязнь к юристам, отстаивающим принципы неуклонного соблюдения требований закона, как видим, царила и среди большинства делегатов съезда. Далее докладчик Н. М. Янсон продолжал: