Ехлаков отказался обедать на КП. Ушел к минометчикам, замаскировавшимся в овраге. Матросы сидят на ящиках из-под мин, хлебают горячий суп и ведут оживленный разговор. Кок обрадованно наливает комиссару полный котелок. Орудуя ложкой, Ехлаков прислушивается к беседе.

— Я когда бросаю в ствол мину, — говорит заряжающий Федорченко, — всегда приговариваю: «За Родину! Бисову сыну в спину!»

— Почему же только в спину? — интересуется комиссар.

— Ты ему и в печенки закладывай, — добавляет сосед. [58]

— Да я другой раз и не такое приговариваю, — смеется Федорченко. — Только бы наводчик не сплошал. А уж попадет наша игрушка, так достанется немцу во все места!

Не успел моряк досказать фразу, как ухнул орудийный выстрел и снаряд с воем пролетел над овражком. Отложив котелки, моряки бросились к минометам.

Выйдя из Темеша тремя колоннами, фашисты принимают боевой порядок. Пехоту поддерживают бронемашины. Главный удар противник направляет на левый открытый фланг пятого батальона. Дьячков спешно выдвигает сюда свой резерв — одну роту и пулеметный взвод.

Противник пустил в дело свои тяжелые минометы. Мины ложатся на стыке второго и пятого батальонов. Среди моряков появляются раненые и убитые. Все огневые средства обоих батальонов приведены в действие. Дьячков сам руководит переносом огня с одной цели на другую. Оглушительный грохот не стихает ни на миг. То и дело рвется связь. Старшина 2-й статьи Даниил Кучер и другие телефонисты ползут среди взрывов, сращивают провода.

Минометчики стараются изо всех сил. Они бьют по вражеской пехоте, в то время как артиллеристы метят по бронемашинам. Неожиданно в самую горячую минуту минометы замолкают: кончились мины.

— Вот тебе и в спину, и в печенку, — мрачно шутит кто-то из матросов, оглядываясь. — Где ты, Федорченко?

А его и след простыл. Неужели сбежал?

— Да вон он!

К позиции подкатил грузовик, кузов которого забит ящиками с минами. Наверху сидит Федорченко и размахивает руками:

— Принимай, братва, гостинцы.

— Ура! — кричат минометчики.

Машина останавливается. Из кабины выходит бледный как полотно шофер старшина 1-й статьи Александр Красюков. Гимнастерка его залита кровью. Старшину ранило, еще когда машина выходила с пункта боепитания в двух километрах от батареи. И все же, превозмогая страшную боль в перебитом плече и слабость от потери крови, моряк довел машину с боезапасом. Несколько матросов подхватывают на руки самоотверженного шофера, укладывают на носилки и бережно уносят на медпункт. [59]

Трижды фашисты возобновляют атаки, и каждый раз мы их отбрасываем. Бой заканчивается уже в сумерках. Противник потерял шесть бронемашин, пять танкеток, пятнадцать автомашин, много мотоциклов и до двух рот пехоты. Подсчитываем наши трофеи: восемнадцать пленных немцев, две полевые пушки, двадцать ручных пулеметов, пятнадцать автоматов, три пистолета.

Мы тоже понесли потери. У нас десять убитых и двадцать раненых.

Ехлаков во время боя побывал и у минометчиков, и у артиллеристов, и у стрелков. Я отчитываю его:

— Что ты лоб под пули подставляешь?

Он отделывается шуткой:

— Не бойся, я заколдованный. К тому же не забывай, я из пехоты, потому и по-пластунски ползать не брезгаю.

На участке третьего и четвертого батальонов немцы в течение дня тоже предпринимали попытки прорвать нашу оборону. Но моряки успешно отбили атаки.

С нашего наблюдательного пункта на вершине холма слежу за движением противника. По дороге между Саками, Ивановкой и Николаевкой бесконечным потоком идут автомашины. Со стороны Николаевки доносятся глухие выстрелы орудий береговой батареи. Над дорогой вырастают столбы взрывов, и в этом месте вражеские машины разметывает, словно вихрем.

Рядом со мной стоит командир приданной нам артиллерийской части.

— Давайте и мы пальнем в эту гущу, — предлагаю ему.

Он долго всматривается в цель, измеряет расстояние, вычисляет и безнадежно машет рукой:

— Далеко. На пределе нашей дальности. Нет расчета...

— Как нет расчета? — возмущаюсь я. — Видите, сколько там автомашин, и все направляются к Севастополю...

— Не достанем.

— Ну тогда стреляйте по ближним целям.

Артиллерист опять долго всматривается и заявляет:

— Для нашего снаряда они мелковаты.

Так ни разу он и не выстрелил. [60]

Позже, в Севастополе, нам снова довелось встретиться с этим офицером, и я напомнил ему:

— Вы опять нас будете поддерживать, как под Сарабузом?

Офицер, запомнившийся мне там измученным, угрюмым, улыбнулся широко и весело:

— Открою вам секрет: тогда у меня было всего по одному снаряду на пушку. Вот и хитрил. Огорчать вас не хотелось прямым отказом, а последние снаряды я берег на самый крайний случай.