— Писатель.

— А! А то приказный, думала, спросить хотла: векселя-то мои дйствительны ли? У трехъ уже спрашивала, говорятъ: дйствительны! А все боюсь. Мое дло старое, женское, порядковъ не знаю. Все чужимъ умомъ живу, кто что скажетъ, то и длаю.

Старушка опять пожевала беззубымъ ртомъ.

— Ишь, какъ гогочутъ, чему рады!

Дйствительно, шумъ становился все сильне, все разнообразне: кто-то вслухъ острилъ: «когда будочникъ бываетъ цвткомъ?» Другой кто-то отвчалъ также громко: «когда онъ не за будкой!» Какой-то беззастнчивый кавалеръ напвалъ вполголоса: «Какъ ты мила». Какія-то барышни, заливаясь смхомъ, взвизгивали: «ахъ, ахъ, не смшите!» Среди игроковъ просто кричали, ругая другъ друга, азартные партнеры. Топотъ, пристукиванье каблуками и шпорами танцоровъ дошли до послдней степени, а дирижеръ танцами съ всклоченной прической, съ мокрымъ отъ пота лицомъ, уже не кричалъ, а взвизгивалъ: «Ле-кавалье-занъ-аванъ!»

Закуска была уже подана и вс успли закусить.

Но девятый валъ этой бури веселья былъ еще впереди: въ столовой накрывали ужинъ, громыхая посудой, звенли рюмками и стаканами, факельщикъ ухитрялся такъ откупоривать бутылки, что пробки щелкали на всю квартиру, что-то тамъ у него разбилось, и до меня очень явственно долетло, какъ факельщикъ воскликнулъ:

— Ахъ, чтобъ теб!

Крпкое слово слетло съ его неумытыхъ устъ. Но въ зал гости уже ничего не слыхали, ничего не понимали, доплясывая послдній кадриль, доигрывая послдній роберъ, послднюю пульку. Наконецъ вс пошли къ ужину и здсь произошло маленькое смятеніе; очевидно, что не хватило стола, не хватило приборовъ и потому нкоторымъ приходилось ужинать отдльно, не за полными приборами.

— Ахъ, эта глухая старушонка вчно до конца досидитъ! — жаловалась хозяйка шопотомъ и на ходу мужу. — И ты хорошъ, никого изъ своихъ олуховъ не спровадилъ. Туда же остались къ ужину.

Хозяинъ и хозяйка не садились за ужинъ вовсе и ходили около, угощая гостей, осматривая, все ли подано. Казалось, они сосчитывали каждый проглоченный кусокъ, каждую налитую виномъ рюмку. За столомъ слышался смхъ и говоръ.

— Ви-за-ви сонъ де-зами! — говорилъ одинъ кавалеръ двушк, сидвшей напротивъ.

— Ахъ, вовсе и не желала! Опять смшить будете!

— Это мой ддушка мою бабушку смшилъ, а не я васъ!

— Ахъ, не смйте боле говорить!

На другомъ конц другой острякъ замтилъ своему толстому и важно смотрвшему сосду:

— Нтъ, ужъ вы оставьте, — это моя мозоль, такъ вы мн ее своими ногами не давите!

Толстякъ посмотрлъ на него гнвнымъ взглядомъ и проворчалъ:

— Виноватъ!

— Ничего-съ, это я только потому, что она моя любимая!

Барышня рядомъ фыркала отъ смха. На краю стола продолжался еще споръ о картахъ:

— Да нтъ-съ! У меня что было — тузъ, король, валетъ и десятка бубенъ, король, дама и десятка пикъ, тузъ, валетъ и десятка червей, дама, валетъ, десятка и девятка трефъ.

— Да вы четырнадцать картъ насчитали.

— Нтъ-съ, слушайте: тузъ, король, валетъ и десятка бубенъ…

Другіе два партнера доругивались:

— Нтъ-съ, это я называю лапти плести, а не въ отвтственную игру играть! Вы-съ подводите своего партнера и выводите противниковъ. Я-съ охотне втроемъ сяду играть, съ болваномъ, чмъ такъ.

— Да въ клуб за это бьютъ!

— Ну, гд это вы видли! Ну, выведутъ и конецъ!

— Ну, гд какъ! Въ иномъ и побьютъ!

— Конечно, если съ умысломъ.

— Съ умысломъ или не съ умысломъ — тутъ некогда разбирать, а бей и конецъ.

— Ну, на кого тоже нападутъ!

Хозяинъ подходилъ и угощалъ гостей. Эти люди, чинные, скучающіе и безмолвные въ начал вечера, были теперь неузнаваемы: они и веселились, и шумли, и даже были красны, точно это были не т гемороидальныя, золотушныя, малокровныя, чахоточныя лица, которыя явились сюда въ восемь часовъ вечера.

— Ну, ужъ и баня же у васъ! — проговорилъ вслухъ какой-то господинъ съ орденомъ въ петлиц.

Раздался хохотъ, начались остроты и шутки насчетъ бани, пошли въ ходъ двусмысленности, скабрезности; сальныя натуры развернулись вполн, разливая цлый потокъ циничныхъ намековъ, остротъ и шутокъ. Какой-то гвардейскій офицеръ, наклоняясь къ одной изъ дочерей хозяевъ, говорилъ:

— Теперь бы на тройк покататься!

— Ахъ, нтъ, мамаша не пуститъ, поздно!

— Но я, Марья Александровна, смю разсчитывать въ другой разъ?

— Спросите мамашу, если отпуститъ.

— Я пріду, и мы штурмомъ возьмемъ крпость!

Онъ понизилъ голосъ и началъ что-то нашептывать. Двушка потупилась и перебирала кончикъ вера.

— Ахъ, я не врю вамъ! — шептала она.

— Честное слово!

Бутылки были вс опорожнены, и водка, и пиво, и иностранныя вина отъ Денвера, и русскія вина отъ Воронцова были допиты. Кто-то изъ гостей безцеремонно перебирать вс бутылки, чтобы выпить еще послднюю рюмку, и держалъ каждую бутылку противъ свта, отыскивая въ ней хотя каплю влаги.