– Силенка-то есть у них?

– Еще бы, со своими пушками.

– Можа, без нас обойдутся?

Павел сердился:

– Так нельзя, граждане, рассуждать! Кому нужна демократическая республика? Нам. Кому защищать ее от нападения разного? Нам. Ясно? А мы привыкли стороной идти. Так нельзя, граждане! Нужны нам хорошие порядки, давайте и действовать сообща.

– Вы тоже идете?

– В первую голову.

Петраков громко кричал:

– А кто не пойдет, как будет?

Ему не отвечали. Горько плакала Знобова-старуха посреди улицы:

– Третьего сына убить хотят. Ой, матушка, богородица, защити народушко несчастный!

Дядя Федор, большая голова, исступленно выкрикивал, просовываясь между мужиков:

– Глаза надо портить, капли в уши пускать!

– А ежели под суд попадешь?

– Никакой доктор не узнает. Добиться булавку длинную, можно хромоту приделать под кожу. Разве мысленное дело опять воевать?

Милок рассказал про анархистов:

– У этих лучше всех: никаких властей не признают.

– Вот бы к ним попасть на это время!

– Флаг черный у них, своя программа.

– Почему же черный?

– Так уж, эдак: анархисты они...

– Без властей все равно нельзя - порядков не будет.

– А на кой мне ваши порядки, если у меня Семку с Гаврюшкой возьмут?

Куском глиняным развалилась жизнь. Мучало раздражение на чехов, на большевиков. Собирались кучками мужики, бегали по избам, бессильно плевались от злобы, били скотину.

– Мирно-то жить неужто нельзя?

– Выходит - нельзя.

– Сколько лет жили! Выдумали какое-то равенство.

– Городские дошли...

– Бить надо за каждую выдумку, чтобы людей не тревожили...

Петраков два камня таскал на душе: сын и кожаный бумажник, набитый керенками. Плюнуть на большевиков - могут вернуться, деньги отберут. Связаться с ними, отдавай сына в народную армию. Как тут жить?

2

Чехи вошли перед вечером.

Везли их на десяти подводах - пыльных, недоумевающих, в новеньких рубахах из коричневого полотна. На телегах лежали дорожные сумки, маленькие австрийские винтовки с короткими дулами. В тарантасе ехали: чешский офицер Братко и прапорщик Каюков. Около исполкома Каюков ловко выскочил из тарантаса, быстро вбежал на крыльцо, постукивая каблуками.

В коридоре ходила большая лопоухая свинья с вымазанным носом. На пороге, пригорюнившись, сидела белая пушистая кошка с грустными глазами. Секретарша без кофты сидела в комнате у себя. Тоска у нее была, неясно, о чем болело сердце. Секретарь на кровати лежал вверх спиной. Пьяный он был, неясно, о чем и у него болело сердце. То большевики подходили вплотную, то меньшевики. Всем нужно угодить, а он человек маленький, посеял две десятины проса в нынешнем году. Вообще скверная жизнь!

Каюков ударил шпорами около порога.

– Пардон, сударыня!

Через полчаса чехов разбирали самостоятельные. Суров-отец говорил одному:

– Нам, милый человек, ничего не жалко, только защищайте нас от разных непорядков.

Дедушка Лизунов распахнул сердце на обе половинки:

– Я желаю взять троих к себе на дом. Бери и ты, Матвей, хватит у нас...

Дома он выставил чехам блюдо бараньей похлебки.

– Ешьте, ребята, драться лучше будете!..

На лавках сидели мужики, молодые парни, у дверей толпились бабы. Всем хотелось посмотреть на невиданных чехов. А они, как русские: молодые, здоровые, с бритыми губами, веселые. Совсем не похожи на "азиатов". Чех постарше рассказывал ломаным русским языком:

– Боль-шевик не хо-рош дёлаль. Р_е_-спублик надо русский. Ми чех, не хотель вое-вать. Коли б нам сказаль: до дому, иди-те, не пошель бы ваш дерёв-ня...

А дедушка Лизунов говорил мужикам:

– Вот, робят, богу надо молиться за них. Ешьте, а вы ешьте, еще подолью...

Просто, семейно было в большой избе, позывало на шутки. Молодой чех переглядывался с солдатками, девкам играл глазами.

– Дунька, он на тебя глядит!

– Какой интересный, чертенок!

Не было страшного. Будто не на войну с русскими мужиками приехали чешские мужики, а странниками-пешеходами зашли передохнуть от дальнейшей путины. И разговоры пошли невоенные, осилило мужицкое. Сидел дедушка Лизунов в расстегнутой рубашке за большим семейным самоваром, любопытствовал:

– Хлеба у вас какие сеют, робят?

Девкина улице пели:

Не гляди, милый, в окошко,

Нам гулять с тобой немножко!..

3

Каюков с Братко остановились в дому у Перекатова. Окна в палисадник были открыты, с улицы тянуло вечерней прохладой. На солнечном костре потухал догорающий день. Медленно звонил колокол на низенькой колокольне. Площадью прошли Никанор с дьяконом, раздувая рукавами. Сзади, согнувшись, шагал Иван Матвеич в длинном пиджаке. Перекатов кружил около стола в новой рубахе, с туго перетянутым животом, лукаво заглядывал в глаза чешскому офицеру: