От чудовищного взрыва погибли сотни людей, и русских, и шведов, и горожан. Шереметева же выходка возмутила. Он заявил, что договор перечеркнут, и всех, вышедших из Мариенбурга, удержал в плену. Одну из этих пленниц звали Марта Самуиловна Скавронская. Происхождение ее было весьма туманное, родилась она где-то в шведских владениях. Осиротела, воспитывалась и работала прислугой у пастора Глюка. Пастор заботился о ней, выдал замуж за шведского драгуна Рабе. Вроде бы повезло девчонке. Но вскоре после свадьбы муж ушел воевать… Доподлинно известно одно. Женщина была красивой и обладала редким обаянием. Сперва ею заинтересовался кто-то из солдат. Потом заприметил сам Шереметев, взял к себе. Потом ее заметил входящий в силу Меншиков. Так начиналась карьера будущей императрицы Екатерины…

Весной 1702 г. Петр поехал оборонять от шведского вторжения Архангельск. Русские силы здесь были явно недостаточными — недостроенная Ново-Двинская крепость, 2300 солдат, 82 пушки. Царь взял с собой 4 тыс. гвардейцев, преображенцев и семеновцев. Взял и 12-летнего сына Алексея. Надеялся зажечь мальчика собственными увлечениями — морскими, воинскими. В Архангельске царь наградил героев, отразивших прошлогоднее нападение, в том числе чудом спасшегося рыбака Ивана Рябова. Осмотрел укрепления, наметил интенсивно их достраивать, перекрыть вход в Двину новыми батареями. На местных верфях было спущено на воду несколько кораблей.

Но царь не ограничивался оборонительными работами. До него доходили известия, что армия Карла XII остается далеко от России. В июле прилетели донесения об уничтожении корпуса Шлиппенбаха под Хуммули, и Петр снова вспомнил задумку овладеть крепостями по Неве. Конечно, с прежней идеей, захватить их неожиданным налетом, пришлось распрощаться. Но теперь эти крепости никто не мог выручить. Русские получали возможность открыть вожделенную дорогу к Балтике!

Петр досконально разузнал о древних системах водных путей на Русском Севере — реках, волоках. Получалось так, что на Неву вполне реально провести боевые корабли, они должны были значительно облегчить операции. Царь повелел в глубокой тайне готовить дорогу от пристани Нюхчи на Белом море до Онежского озера, а оттуда в Ладожское. По мобилизации собрали крестьян, в тайге рубили просеки длиной 120 км. Строили мосты и гати, готовили катки — тащить по волокам корабли.

А в июле в Архангельск стали приходить караваны торговых судов: голландских, английских, гамбургских. Шкиперы в один голос подтверждали: шведских кораблей в море не видели. То ли прошлогодний урок слишком крепко запомнился, то ли все ресурсы ушли на сухопутные операции. Во всяком случае, набег отменился. Удостоверившись в этом, царь тотчас же ввел в действие другой план — бросок на Неву!

5 августа вместе со своими гвардейцами он на 10 кораблях вышел в море. Кстати, операция началась совершенно необычно для «просвещенного» XVIII века. Началась она с паломничества в Соловецкий монастырь — настолько запомнившийся и полюбившийся государю. Петр снова благословлялся у прозорливца старца Иова. На Заячьем острове по указанию Петра и при его личном участии гвардейцы вместе с монахами возвели церковь. И только после этого, 16 августа, корабли высадили войска в захудалой Нюхче. По вновь построенной «Осударевой дороге» выступили к Повенецкому погосту на Онежском озере. С собой катили волоками две яхты и несколько мелких судов.

Армия Шереметева в это время брала Мариенбург, 9 сентября вернулась в Псков — торжественно, с тысячами пленных, трофейными пушками и знаменами. Правда, войска очень устали, фельдмаршал докладывал Петру: «Изнужились крайне, обесхлебели и обезлошадели». Но тут-то и узнали, что тяготы придется потерпеть, кампания еще не завершилась. К Шереметеву примчались два приказа царя. Один был послан из Свири 3 сентября, второй из Лодоги 9 сентября. Невзирая на усталость, на нехватку продовольствия, Петр требовал немедленно поднять ядро лучших войск и вести к нему на соединение.

Были и серьезные накладки. Яхты тащили с Белого моря с величайшим трудом — считалось, что они пригодятся на Неве. Но Ладожское озеро очень бурное, из-за сильного ветра и волн корабли пришлось оставить на противоположном берегу. Правда, обошлись и без них. После того, как рать Шереметева ушла из Лифляндии, шведы пребывали в уверенности — боевые действия в этом году кончились. И вдруг в конце сентября возле Нотебурга появились колонны войск, флотилии лодок. Сосредотачивалось 12 полков — около 12,5 тыс. солдат. Лагерь разбили ниже по реке, отрезая крепость от своих.

Гарнизон был малочисленным, 450 человек. Но артиллерия насчитывала 142 орудия. А само положение Нотебурга было очень удачным — каменные стены вздымались на острове, пространство от их подошвы до уреза воды оставалось совсем узеньким. Общее командование царь поручил Шереметеву, и фельдмаршал первым делом предложил шведам почетную капитуляцию. Возглавлял осажденных подполковник Шлиппенбах, родной брат командующего в Прибалтике. Он запросил четыре дня — связаться и получить разрешение от непосредственного начальника, коменданта Нарвы Горна. Но при этом крепость подняла королевский флаг — условный сигнал, означавший призыв о помощи.

Петр и его военачальники справедливо рассудили: защитники тянут время. 29 сентября загрохотала бомбардировка. В городе рвались бомбы, занимались пожары. На третий день в русском лагере появился шведский барабанщик — в ту эпоху барабанщики играли роль парламентеров. Но в данном случае барабанщик принес обращение не от коменданта, а от офицерских жен, просивших Шереметева выпустить их из крепости. Ответил им не Шереметев, а «бомбардирский капитан Петр Михайлов», то есть царь. В демарше он уловил очередную хитрость, попытку связаться с командованием для получения подмоги. Отписал шуткой. Дескать, он не отважился передать просьбу фельдмаршалу, поскольку знает — фельдмаршала очень опечалит разлучение супругов. Если хотят выходить, пускай забирают с собой мужей. Дамы подобному совету не последовали…