— Совершенно, сэръ.

— Я сообщилъ Магвичу что въ Новомъ Южномъ Валлис, когда онъ впервые написалъ мн изъ Новаго Южнаго Валлиса, — чтобы онъ не ждалъ, чтобы я когда-нибудь уклонился отъ строго фактической стороны дла. Я также предупреждалъ его и о другомъ. Онъ глухо намекнулъ въ письм о своемъ намреніи повидаться съ вами здсь, въ Англіи. Я предупредилъ его, что не хочу больше слышать объ этомъ; что онъ сосланъ до конца своей земной жизни; и что, вернувшись на родину, онъ совершитъ преступленіе, за которое будетъ подлежать смертной казни. Я далъ ему это предостереженіе, — повторилъ м-ръ Джагерсъ, пристально глядя на меня:- я написалъ ему въ Новый Южный Валлисъ. Онъ, безъ сомннія, послушался меня.

— Безъ сомннія, — отвчалъ я.

— Меня извстилъ Уэмиикъ, — продолжалъ м-ръ Джагерсъ, все такъ же пристально глядя на меня, — что онъ получилъ письмо изъ Портсмута отъ одного колониста, по имени Порвись, или…

— Провисъ, — подсказалъ я.

— Да, Провисъ — благодарю васъ, Пипъ. Можетъ быть, его зовутъ Провисъ? Можетъ быть, вы знаете, что его зовутъ Провисъ?

— Да, — отвчалъ я.

— Вы знаете, что его зовутъ Провисъ. Письмо пришло изъ Портсмута отъ колониста, по имени Провисъ, и въ немъ просили свдній о вашемъ адрес, отъ имени Магвича. Уэммикъ, кажется, съ слдующей почтой послалъ эти свднія. Вроятно, вы отъ Провиса услышали объясненія насчетъ Магвича — въ Новомъ Южномъ Валлис?

— Я получилъ ихъ отъ Провиса, — отвчалъ я.

— До свиданія, Пипъ, — протянулъ мн руку м-ръ Джагерсъ, — радъ, что видлъ васъ. Когда будете писать по почт Магвичу, — въ Новый Южный Валлисъ — или сообщаться съ нимъ черезъ Провиса, будьте добры упомянуть, что подробности и итоги нашихъ длинныхъ счетовъ будутъ присланы вамъ, вмст съ остаткомъ денегъ, потому что есть остатокъ. До свиданія, Пипъ.

На слдующій день заказанное мною платье было получено, и Провисъ надлъ его. Но, во что бы онъ ни облекался (какъ мн казалось), онъ становился хуже прежняго. На мой взглядъ въ немъ было нчто такое, что разбивало вс попытки къ переодванью. Чмъ больше и чмъ старательне я его переодвалъ, тмъ онъ боле походилъ на неповоротливаго бглаго каторжника, встрченнаго мною на болот.

Онъ самъ придумалъ слегка напудрить себ волосы, и я согласился; но это вовсе не вышло красиво, съ такимъ же успхомъ можно было нарумянить мертвеца. Кончилось тмъ, что онъ только подстригъ свои сдые волосы.

Словами нельзя выразить того, что я чувствовалъ во все это время; страшная тайна тяготила меня. Когда онъ засыпалъ по вечерамъ, держась мускулистыми руками за ручки креселъ и съ опущенной на грудь плшивой головой, изборожденной глубокими морщинами, я сидлъ и смотрлъ на него, ломая голову надъ тмъ, что именно онъ натворилъ, и обвиняя его во всевозможныхъ преступленіяхъ, пока наконецъ мною не овладло желаніе вскочить и убжать отъ него. Съ каждымъ часомъ росло мое отвращеніе къ нему, и я думаю даже, что бросилъ бы его съ самаго начала изъ чувства страха, не смотря на все, что онъ для меня сдлалъ, и несмотря на опасность, которой онъ подвергался, если бы не зналъ, что Гербертъ долженъ скоро вернуться. Однажды ночью я даже вскочилъ съ постели и принялся одваться въ худшее платье, впопыхахъ намреваясь бросить все и завербоваться въ Индію простымъ солдатомъ.

Сомнваюсь, было ли бы для меня ужасне присутствіе привиднія въ моихъ уединенныхъ комнатахъ въ длинные вечера и длинныя ночи, когда втеръ и дождь непрерывно ударялись въ окна. Привидніе нельзя было бы арестовать и повсить изъ-за меня, а мысль, что его могли арестовать и повсить, и боязнь, какъ бы этого не сдлали, — ужасно меня угнетали и мучили. Когда онъ не спалъ и не раскладывалъ какой-то пасьянсъ изъ собственной рваной колоды картъ, — онъ просилъ меня почитать ему:

— На иностранныхъ языкахъ, милый мальчикъ!

Въ то время, какъ я исполнялъ эту просьбу, онъ, не понимая ни одного слова, стоялъ у огня, слдя за мной съ видомъ человка, выставившаго какой-нибудь товаръ и гордящагося имъ; и сквозь разставленные пальцы руки, которою я закрывалъ себ лицо, я видлъ, какъ онъ молча призывалъ стулья и столы въ свидтели моей учености. Сказочный студентъ, преслдуемый уродцемъ, котораго онъ богохульно создалъ, не былъ несчастне меня, преслдуемаго существомъ, создавшимъ меня; я чувствовалъ къ нему тмъ сильнйшее отвращеніе, чмъ больше онъ восхищался мною и чмъ любовне относился ко мн.

Судя по написанному мною, можно подумать, что все это длилось годъ. Оно длилось около пяти дней. Все время поджидая Герберта, я не смлъ выходить, кром какъ въ сумерки, когда я водилъ Провиса гулять. Наконецъ, однажды вечеромъ, когда обдъ прошелъ, и я задремалъ, совсмъ выбившись изъ силъ, потому что ночи я проводилъ безпокойныя, и сонъ мой нарушался страшными видніями, — я былъ разбуженъ знакомыми шагами на лстниц. Провисъ, который тоже спалъ, вздрогнулъ отъ шума, произведеннаго мною, и въ тотъ же мигъ я увидлъ складной ножъ въ его рукахъ.

— Успокойтесь! это Гербертъ! — сказалъ я.

И Гербертъ вбжалъ, внеся съ собой свжій воздухъ, которымъ его пропитали шестьсотъ миль пути изъ Франціи.

— Гендель, дружище, какъ поживаешь, какъ поживаешь, какъ поживаешь? Мн кажется, что мы уже годъ какъ не видлись! Да и право же, должно быть, такъ: ты очень похудлъ и поблднлъ, Гендель!.. Ахъ! прошу извинить!

Онъ пересталъ болтать и трясти мн руку, при вид Провиса. Провисъ, пристально глядя на него, медленно укладывалъ ножъ въ карманъ, а изъ другого вынималъ какую-то вещь.