Шрифт:
Пажи сняли с Одольфа попону и под руки провели через весь зал на сцену. Там они поставили его перед троном на колени. Пажи встали по бокам с обнаженными саблями. Одольф воздел глаза вверх, туда, где на вершине трона восседал Максимилиан:
– О, преславный Максимилиан-царь, Разлюбезный мой родитель-батюшка! Бью тебе челом о матушку сыру землю: Зачем любезного свово сына Одольфа призываешь? Или что делать ему повелишь-прикажешь?Максимилиан:
– Любезный Одольф, сын мой! Не радостен мне ныне приход твой: Ныне я известился, Что ты от наших кумерических богов отступился И им изменяешь, А каких-то новых втайне почитаешь! Страшись мово родительского гнева, Поклонись нашим кумерическим богам!Одольф встает с колен и с пафосом произносит:
– Я ваши, отец-царь, кумерические боги Повергаю под свои ноги! А верую я в Господа Иисуса Христа И изображаю против ваших богов Знамение креста! (Крестится и крестит зал.) Содержу и содержать буду его святой закон!Пажи от таких слов в ужасе падают на пол. Царь Максимилиан в гневе топчет ногами трон, что-то кричит. Но его слова тонут в громе аплодисментов.
Занавес закрыли. На просцениуме вновь появился подпоручик Акатьев. Тоном судьи он коротко сообщает:
– Я ведь предупреждал вас, что царь Максимилиан не только жадный, но и очень жестокий. За то, что сын его отступил от кимерической веры и принял и полюбил новую веру, справедливую, православную, царь Максимилиан решил казнить Одольфа.
Где-то за сценой что-то грустное заиграл корпусной духовой оркестр. Солдаты вновь раздвинули тяжелый занавес.
Одольф перед смертью прощается с белым светом:
– Прощай, родимая земля, Прощайте, родные поля, Прощайте, солнце и луна. Прощай, весь свет и весь народ… Одольф кланяется своему отцу: – …и ты прощай, отец жестокий!И под сабельным ударом маршала-скорохода Одольф ничком падает на землю.
Но справедливое возмездие настигло Максимилиана. Он слышит высоко над собой громкий стук, затем жуткий женский вой. Максимилиан поднимает вверх лицо и кричит:
– Что там за баба? Почему пьяна?За кулисами что-то вспыхнуло, сцена на короткое время окуталась дымом. Он быстро расходится, и перед троном возникает оборванная старуха-Смерть с косой. Она отвечает Максимилиану:
– Я вовсе не баба, И вовсе не пьяна. Я – смерть твоя упряма!Зал разразился аплодисментами.
– Ну чертяки! Ну молодцы! – весело отозвался на аплодисменты Врангель.
А действо двигалось к своему завершению. Испуганный царь Максимилиан, все так же кряхтя, слез по лестнице со своего трона вниз, упал перед Смертью на колени, взмолился:
– Мати моя, любезная Смерть! Дай мне сроку жить еще хоть на три года!Смерть ему отвечает:
– Нет тебе срока и на один год!Максимилиан:
– Мати моя, разлюбезная Смерть! Дай мне пожить еще хоть три месяца!Смерть покачивает косой:
– Не будет тебе и на месяц житья!Максимилиан:
– Мати моя, преразлюбезная Смерть! Продли мою жизнь хоть на три дня!Смерть:
– Не будет тебе сроку и на три часа! Вот тебе моя вострая коса!Смерть ударяет Максимилиана косой. И под бурные аплодисменты зрителей он долго и мерзко умирает.
Потом все действующие лица, и живые, и ожившие, вышли на поклоны и вывели на авансцену смущенного и упирающегося подпоручика Акатьева. Стрельцы, пажи, сенаторы, Максимилиан с Одольфом и даже вполне симпатичная, с умытым лицом, Смерть подхватили его на руки, стали раскачивать и подбрасывать в воздух.
Зал аплодировал.
– Да погодите вы! Постойте! Дайте сказать! – просился Акатьев.
Когда его наконец поставили на ноги, он, тяжело дыша, объявил:
– Это не все! У нас еще концерт!
И потом, после небольшого перерыва, начался концерт. Танцевали и пели русские и украинские танцы и песни.
– Сколько талантов! – между какими-то номерами восторженно сказал Врангель Кутепову. – Как замечательно вы все это придумали!
– Вы не устали, Петр Николаевич? – заботливо спросил Кутепов.