В главе 3 мы видели, что деятельность комсомольских руководителей, которые входили в «комитеты комсомола» предприятий и институтов, включала в себя, кроме прочего, написание бесконечного числа текстов, выступлений, документов, отчетов в жанре авторитетного языка, с четким соблюдением авторитетной формы. При этом констатирующий смысл этих идеологических высказываний и документов был обычно не слишком важен. Этот подход к комсомольской деятельности, как было показано в главе 3, способствовал тому, что часть комсомольских обязанностей могла восприниматься членами комитетов как важная «работа со смыслом», а часть — как «чистая проформа» и работа «ради галочки» [299] . Как мы видели, это также вело к формированию огромного числа новых, никем не ожидаемых смыслов и форм существования в позднесоветском обществе [300] . Именно реакцией на эти парадоксы и сдвиги формы и содержания, которые были неотъемлемой частью деятельности всех комитетов комсомола, стали тексты, написанные в стиле иронии вненаходимости. Одним из самых распространенных примеров таких текстов были пародии на официальный документ, которые походили на документ по форме и были написаны узнаваемым авторитетным слогом, часто на официальном бланке документа, но с использованием терминов и референций, вводивших в текст документа парадокс и иронию.

Рассмотрим такой пример. 12 августа 1983 года Андрей — уже знакомый нам секретарь комитета комсомола одного из ленинградских НИИ (см. главы 3 и 6) — отмечал свой тридцатилетний юбилей с друзьями из комитета. Они собрались в кабинете комитета комсомола института, выпили за здоровье Андрея, и друзья вручили ему ироничный поздравительный документ под названием «Указание».

«Указание» было составлено на официальном комсомольском бланке, в реальном кабинете комитета комсомола, людьми, которые действительно являлись членами этого комитета. Оно было напечатано на пишущей машинке комитета, ему был присвоен регистрационный номер и дата, и говорилось в нем о реально действующем секретаре комитета комсомола. Иными словами, производство этого текста практически полностью повторяло процесс производства реальных идеологических текстов, с той лишь разницей, что этот документ планировался как их ироничная имитация и создавался для внутреннего чтения исключительно членами комитета — теми, кто воспринимал друг друга как своих [301] . Подобные тексты делали видимым внутреннее устройство авторитетного дискурса — устройство не только его языковой структуры, но и институтов и отношений, благодаря которым этот дискурс воспроизводился и распространялся в местной комсомольской практике.

Текст «Указания» удивительно напоминает «Некрологи» Пригова. Отметим, что в те годы членам этого комитета комсомола и подавляющему большинству советских граждан ни сам Пригов, ни его тексты известны не были. Тем важнее параллели между этими документами. Подобные тексты возникали независимо друг от друга и в разных стратах советского общества, что лишь подтверждает наш тезис о том, что их появление следует рассматривать как симптом внутренних изменений системы, которые, однако, в тот момент оставались во многом невидимыми для большинства ее граждан, включая авторов этих текстов.

Хотя «Указание» посвящено дню рождения Андрея, оно было составлено как раз в те годы, когда началась эпидемия смертей высокопоставленных партийных и советских чиновников. Это отразилось на стиле ироничного поздравления — оно написано как псевдонекролог, напоминающий стандартные сообщения о смерти выдающихся деятелей партии, правительства, науки и искусства. Текст официальных сообщений обычно начинался с двух стандартных фраз: в первой сообщалось, что какое-то советское сообщество («советское правительство», «советская наука», «советская музыкальная культура», «советские вооруженные силы» и так далее) «потерпело (или понесло) большую утрату». К этому обычно добавлялось, что утрату также претерпел (или понес) «весь советский народ». В следующем предложении непосредственно объявлялось о факте смерти конкретного деятеля, и начиналось оно стандартной фразой — «ушел из жизни», — за которой следовал стандартный перечень титулов и чинов умершего, заканчивающийся его именем. Например, 12 ноября 1982 года «Правда» сообщила о смерти генерального секретаря КПСС Брежнева следующим языком: «Коммунистическая партия Советского Союза, весь советский народ понесли тяжелую утрату. Из жизни ушел верный продолжатель великого дела Ленина, пламенный патриот, выдающийся революционер и борец за мир, за коммунизм, крупнейший политический и государственный деятель современности Леонид Ильич Брежнев»{472}.

«Указание», составленное в институтском комитете комсомола по случаю дня рождения Андрея, начинается в этом же стиле с узнаваемой стандартной фразы: «13 августа 1953 года цветная металлургия [302] СССР потерпела большую утрату». Однако далее происходит неожиданный переворот — вторая фраза начинается не со слов «ушел из жизни», а со слов «пришел в жизнь». Аналогичный прием мы видели выше в автонекрологе Пригова — «с глубоким прискорбием сообщают, что… на 40-м году жизни проживает Пригов Дмитрий Александрович».

В этом приеме главным является не столько издевка над идеологическим словом и не его отрицание, сколько формирование альтернативного субъектного и альтернативного социального пространства по отношению к авторитетному дискурсу — пространства вненаходимости, — которое не описывается бинарным разделением политического на партийную идеологию и контридеологию. Именно в этом пространстве вненаходимости существует и работает Андрей и его коллеги по комитету. Именно в нем воспроизводится и реинтерпретируется идеологический дискурс и организуется комсомольская работа. То есть этот документ не столько иронизирует по поводу авторитетного слова партии, сколько показывает, как идеологический процесс устроен на самом деле, как он выглядит изнутри. Причем этот ироничный показ совсем не означает, что те, кто его сочиняют, не могут продолжать делать часть своей комсомольской работы вполне искренне.

Вспомним анализ различных видов деятельности Андрея на посту секретаря комитета комсомола, приведенный в главе 6. Андрей являлся и организатором комсомольской работы, и ответственным секретарем, который заботится о благополучии молодых сотрудников, и вдохновенным изобретателем способов уйти от бессмысленной, формальной комсомольской работы, и активным создателем отчетов о работе, которой в действительности никто не проводил, и знатоком «буржуазной» рок-музыки, и организатором дискотек и музыкальных концертов «неофициальных» групп. Текст «Указания» отсылает нас ко всем этим сторонам деятельности Андрея.

В следующем далее перечислении титулов Андрея смысл стандартных фраз авторитетного дискурса опять изменяется благодаря деконтекстуализации и смещению авторитетной формы. Андрей характеризуется как «вдохновитель» (авторитетныйязык) и «мистификатор» (ироничный язык), с намеком на то, что его деятельность на посту комсомольского секретаря заключалась и в организации работы, которую он считает действительно важной, и в изобретении способов избежать исполнения поручений, которые он считает формальностью и бессмыслицей [303] . В следующей формуле авторитетного дискурса Андрей характеризуется как «бессменный руководитель» (авторитетная формула), однако руководит он не комсомольским комитетом, а «засолочным пунктом» — намек на то, что этот комитет комсомола является компанией друзей, которые проводят много времени в кабинете секретаря комитета, часто занимаясь не комсомольской работой, а просто беседуя, распивая чай, а иногда и более крепкие напитки, планируя праздники и концерты, — и во главе всего этого стоит Андрей.