Літаратура наша шмат зрабіла ў адлюстраванні гістарычнага подзвігу народа — ва ўсіх жанрах створаны шэраг выдатных твораў пра вайну, але ці значыць гэта, што пра адно з найвялікшых гістарычных выпрабаванняў сказана ўсё? Я думаю, што тэма гэтая бязмежная. І не толькі мы, сведкі і ўдзельнікі гэтага выпрабавання, павінны напісаць яшчэ шмат, але аб ёй, аб вайне, будуць пісаць яшчэ многія пісьменнікі з тых пакаленняў, якія прыйдуць пасля нас.

— Пытанне вам як удзельніку вайны і пісьменніку. У якой ступені перажытае вамі дапаўняецца творчым домыслам?

— Суадносіны ўласнага вопыту з чыста літаратурным домыслам — праблема вельмі складаная для пісьменніка. Відаць, у працэсе творчасці адно ўдаемадзейнічае з другім. Хаця — у розных пісьменнікаў, можа, у рознай меры. Адны аддаюць перавагу свайму вопыту, факту, другія — наадварот. Людзі з добра развітым уяўленнем, чыста мастакоўскай фантазіяй болей любяць кіравацца сваім мастацкім чуццём. У мяне было па-рознаму. Некаторыя творы ўзніклі цалкам на базе факту і вопыту, іншыя — былі сканструяваны, калі можна так сказаць, з дапамогай уяўлення і ведання падзей. Гэта, напрыклад, адносіцца амаль да ўсіх партызанскіх аповесцей — бо асабістага вопыту ўдзелу ў партызанскай вайне ў мяне няма.

— Як спрыяла работа ў газеце вашаму станаўленню ў літаратуры?

— Работа ў газеце «Гродненская правда» паслужыла пэўнай школай. Журналісцкае асяроддзе папярэднічала літаратурнаму. Хаця газета спецыяльна не займалася літаратурай, але час ад часу друкавала вершы, літаратурныя старонкі. Так выпрацоўваліся першыя навыкі журналістыкі і пісьменніцтва. I яшчэ. Работа над словам. Безумоўна, слоўнік газетчыка не надта багаты: што там гаварыць пра метафары, народныя выразы… Але ў той жа час газетная школа, як ніякая, вучыць эканомнасці, папярэджвае ад усялякай моўнай празмернасці, вучыць абсалютнай стылістычнай строгасці. Безумоўна, для пісьменніка патрэбна развіццё тых навыкаў, якія дае газета, патрэбна ўдасканаленне іх, потым газетныя навыкі саслужаць харошую службу.

— Мы ведаем, што вы зараз заняты ў кіно. Як там справы?

— На студыі «Беларусьфільм» і на студыі «Ленфільм» здымаюцца фільмы «Воўчая зграя» і «Дажыць да світання».

Як вядома чытачам, адна аповесць — пра партызанскую вайну ў Беларусі, дзеянне другой — адбываецца ў першы год вайны пад Масквой. Натурныя здымкі «Воўчай зграі» праходзілі на станцыі Лынтупы і ў Смалявічах. Здымае фільм рэжысёр Б. Сцяпанаў, добра мне знаёмы. «Дажыць да світання» здымае рэжысёр Віктар Сакалоў.

— Над чым вы працуеце цяпер?

— Пішу новую аповесць пра вайну. Назвы яшчэ няма. Увесь час заняты здымкамі. Апрача таго, МХАТ працуе над п’есай «Апошні шанц». I ад мяне патрабуецца шмат намаганняў — я ўжо не проста аўтар, а аўтар пераробак і ўдасканаленняў.

— Литературные критики, особенно в последнее время, много писали о вашем творчестве, называли главные проблемы, которые вы ставите в своих произведениях. А как вы сами сформулировали бы эти проблемы?

— Видите ли, мне трудно сжато, коротко назвать проблемы, которые я ставил и уже сформулировал в своих произведениях. Ну, пожалуй, так: это попытка исследования нравственности нашего советского человека в условиях большой кровопролитной, длительной борьбы против немецкого фашизма. Сюда входят, очевидно, все стороны нашей нравственности, нашей духовности: идейность советского человека, его верность Родине, товарищество, взаимная выручка. На войне нравственный фактор был очень важен, правда, как и всегда в жизни. Но на войне он был особенно важен, потому как в конечном счете исход войны и наша победа определялись нашей высокой нравственностью, нашей высокой идейностью и убежденностью.

— Вы почти ответили на мой второй вопрос. И все же: почему эти глубинные, нравственные проблемы вы решаете именно на материале войны?

— Конечно, их можно решать в искусстве на различном жизненном материале. Но меня интересует именно период войны в нашей истории как время, которое наиболее мне близко, знакомо по личному опыту. И, кроме того, в периоде войны, очевидно, заложены очень большие возможности для таких исследований, возможности большие, мне так думается, чем в обыкновенной мирной жизни.

— Все ваши произведения по жанру — повести. Чем это объясняется?

— Я начинал с рассказов. Но потом постепенно перешел к жанру повести, потому, как мне показалось, что для задач, которые я сам перед собой поставил, жанр этот наиболее емкий, он позволяет с максимальной глубиной и в то же время весьма экономно исследовать человеческую нравственность. Повесть перед романом вообще, на мой взгляд, имеет явные преимущества.

— Какие?

— Повесть позволяет сосредоточиться целиком на каком-то одном жизненном моменте. Писатель берет небольшой промежуток времени, ограниченное количество героев и максимально углубляется в изучение духовного содержания своих персонажей, в их нравственность. Роман же требует широкого охвата и времени, и пространства, он всегда многопланов. Есть много примеров, когда романы не удавались писателям именно в силу ширины своего охвата: охватывалось гораздо больше, чем удавалось глубоко исследовать. А если еще роман событийный, эта событийность вообще отодвигает психологизм на второй план. Автор, идя вслед за событиями, за действием, просто не имеет возможности углубленно исследовать человеческую психику.