— Что ж, за этим идем! — просто ответил замковый Андреенко.

— Скорее бы, а то пока до фронта дойдешь — сапоги сносишь, — пошутил широколицый ефрейтор Юсуфов.

Хорошее настроение солдат приятно подействовало на командира. Он слегка волновался, но твердая решимость держаться смело совсем утвердилась в нем. Ощущая необычайный взлет энергии, он сам себе казался сильным и решительным.

Батальон выделился из полковой колонны и свернул на узкую проселочную дорогу. Ряды солдат перестроились по три, повозки застучали по ухабам. Артиллерийская стрельба оставалась левее, затихала. Небо на востоке посветлело, принимая зеленовато-мутный оттенок. Звездный ковш Большой Медведицы перекосился. Близилось утро.

Николай вглядывался в светлеющую даль и думал…

— Пусть пойдут танки… Пусть пойдут, — безмолвно твердил он. — Я подпущу их на 400 метров и расстреляю в упор. Корректировать огонь второго орудия буду сам, а Погребняк и так справится: он парень смышленый.

И перед глазами явственно предстали горящие металлические громадины с черно-белыми крестами.

Батальон расчленился. Ездовые съехали с укатанной дороги, и колеса мягко зашуршали по мокрой от росы кустистой озими. Восьмая рота, за которой следовал взвод Бережного, перевалила через покатый холм и, развернувшись в цепь, начала спускаться в лощину. Командир роты приказал Бережному занять огневую позицию на гребне холма, окопаться и прибыть к нему за получением боевой задачи.

«Где же немцы?» — недоумевал Николай. Ему казалось, что рота приняла боевой порядок раньше времени, не сблизившись с противником. Он опасался, что пехота слишком удалится от орудий и ему не удастся наладить огневую связь с ней. Но Николай подчинился приказу пехотного командира и сам расставил орудия.

Светало. В своей утренней мгле выплывали неясные формы незнакомой сильно пересеченной местности. Справа тянулся редкий перелесок, у подножья холма, сквозь белесый туман испарений, поблескивала речушка. Увидев ее, Николай понял, почему командир роты оставил его пушки на гребне этого холма.

В мягком грунте расчеты быстро отрыли укрытия, закатили пушки, укрепили сошники. Николай оставил за себя Погребняка и, позвав Юсуфова, пошел искать командира восьмой роты.

По полусгнившему бревну они перешли речку и поднялись на взгорок. Николай шел быстро, и низкорослый Юсуфов то и дело отставал, вприпрыжку нагоняя потом своего командира.

За взгорком Николай ожидал увидеть залегшую цепь, но она, вероятно, ушла дальше, за перелесок. Он сильно смутился за опасный разрыв с пехотой и почти бегом пустился но лощине.

Что произошло в последующие мгновенья, он не увидел, не услышал, а скорее почувствовал. Подчиняясь бездумному инстинкту самосохранения, он упал. И только тогда, лежа на комковатой пашне, глянул вправо, в дальний конец лощины, где из опушки молодого ельника выползали два желтовато-пятнистых танка. В ту же секунду несколько пуль короткими упругими ударами прошили почву возле него, взбив крохотные облачка пыли. Николай, не пригибая головы, недоумевая смотрел вправо, пока не услышал за собой слабый стон. Он напомнил ему о связном, и Николай повернул голову.

Юсуфов лежал ничком в шаге от его ног. Руки его были неестественно подвернуты, а голова воткнулась теменем в мягкую вспаханную почву. Николай понял все, когда увидел мокрое красноватое пятно на остриженной голове своего солдата.

Танки беспорядочно стреляли из пулеметов и на полном ходу двигались вперед по полевой дороге. Только теперь Николай заметил эту дорогу, пролегавшую в шагах пятнадцати перед ним.

Они приближались. Николай уже слышал сквозь сердитый рокот моторов металлический лязг гусениц, видел прерывистые вспышки пулеметных очередей. С неотразимой отчетливостью он осознал необходимость действия. Но, кроме пистолета, у него ничего не было. Он повернул голову, ища глазами автомат убитого, и увидел в оттопыренном кармане его брюк рукоятку противотанковой гранаты. Быстрым движением он выхватил ее и в то же время что-то сильно стегануло по правому предплечью. «Ранен!..» Смешанное чувство глубокой обиды и отчаянной ярости охватило все существо офицера. Танки близились, а правая рука Николая мертво лежала на земле; из набрякшего рукава гимнастерки стекала и впитывалась в рыхлую землю густая застывающая кровь.

В эти несколько мгновений он оценил и постиг всё: танки пройти не должны, а левой рукой тяжелую гранату далеко не кинешь…

Где-то в глубине души мелькнуло, еле коснувшись сознания, горькое чувство досады за короткую жизнь и такой неудачный преждевременный конец. Вспомнилась смерть лейтенанта Кузьмина и пословица, сказанная ночью ездовым Гарпенко…

Нет, не ради славы… В этой узкой лощине никого не было. Один мертвый Юсуфов будет свидетелем его гибели, и никто не расскажет солдатам о его подвиге.

Неистово урча, танки неслись по полевой дорожке, готовые вот-вот проскочить мимо. Николай зубами вырвал чеку, поднялся на локоть и вскочил навстречу…

Огромная стальная машина столкнулась с человеком, желтое пламя оглушило его страшной болью, и все кануло в вечность.

…Из-за перелеска в чистое небо брызнули первые золотистые лучи восходящего солнца. Справа и слева разгоралась стрельба, батальоны вступали в бой.