Шрифт:
Он шагнул вперед, но Боромир не тронулся с места.
— А другого пути нет? — напряженно спросил гондорец.
— Зачем же нам искать другие пути, когда перед нами светлейший из всех возможных? — удивился Арагорн.
— Я предпочел бы обычную дорогу, веди она хоть через все орочьи засады, — проговорил Боромир. — А мы все время выбираем какие–то чудные пути, и они то и дело приводят нас к злосчастным бедам. Я не хотел идти в Морию, и вот — потеря. А теперь ты хочешь вести нас в Золотой Лес. Но мы в Гондоре слыхали об этих опасных местах. Говорят, из тех, кто вошел под сень Золотых Лесов, мало кто вышел обратно, а уж невредимым и вовсе никто.
— Лучше сказать «неизменным», так будет вернее, — поправил Арагорн. — Видно, Гондор теряет знания, если в Городе некогда мудрых Правителей стали бояться Лотлориена. Впрочем, думай, что хочешь, но другой дороги все равно нет. Можно, конечно, вернуться к Морийским Воротам и лезть через горы, но там нет перевалов.
— Ладно, веди, — с неохотой согласился Боромир. — Но я говорю: это опасно.
— Опасно, — согласился Арагорн, — очень опасно для любого Зла, какое есть в мире, или для того, кто несет Зло в себе. А для прочих — чудесно! Идите за мной!
Примерно через милю путникам повстречался еще один ручей, сбегавший с холмов на западе. Веселый голос плещущей воды слышен был издали, а потом меж корней деревьев замелькали темные, быстро бегущие водовороты.
— Это Нимродель, — с нежностью произнес Леголас. — У Сумеречных Эльфов о ней поют песни, там говорится о радуге на перекатах и золотых листьях, мелькающих в белой пене. Сейчас, когда в мире темнеет, мост через Нимродель разрушен. Я хочу омыть ноги в здешней воде, она снимает усталость.
Эльф шагнул в ручей.
— Идите ко мне! — позвал он. — Здесь неглубоко. Можно вброд перейти. На том берегу отдохнем. Может быть, голос этой нежной реки исцелит нас на время от нашей скорби.
Один за другим его спутники ступили в воду. Фродо постоял немножко у берега, прислушиваясь к ощущениям. Вода, темная в ночи, ласковой прохладой обняла его ноги, приникла к нему, чистая, звенящая, и уже через несколько шагов усталость от долгого пути растворилась в ней и уплыла куда–то вниз по течению.
На другом берегу, пока они ели и отдыхали, Леголас рассказывал о Лотлориене, о том краю, каким он остался в памяти Сумеречных эльфов, об озаренных чистым солнечным и звездным светом лугах у Великой Реки, о ярком и юном мире, не знающем мрака. А когда голос эльфа замолкал, становился слышен голос реки, звенящей на перекатах. Фродо даже начало казаться, что в звуках бегущей воды можно разобрать отдельные слова.
— Слышите, как говорит Нимродель? — спросил Леголас. — Хотите, я спою вам песню о девушке, жившей здесь давным–давно и оставившей реке свое имя? Песня эта очень красива на нашем лесном наречии, но для вас я спою ее на Вестроне, как поют иногда в Доме Элронда.
Тихим голосом, почти сливающимся с шелестом листьев и плеском воды, он начал:
То песнь о Деве, что жила В далекие года, Чиста, как полдень, и светла, Как ранняя звезда. Она несла эльфийский свет — Так, солнцем залитой, Волшебный Лориен одет Зарею золотой; Так бьется чистым серебром Прозрачный звонкий ключ; Так ветер в странствии своем Свободен и летуч. И озарял лучистый взгляд Чертоги древних гор, И песен светлый звездопад Звенел о гладь озер… Где нынче дивный этот свет, Где лучезарный взор? Утерян Нимродели след Среди полночных гор. Там, где клокочет пенный вал, Без счета долгих дней Ее корабль элъфийский ждал И не гасил огней. Но на серебряный причал Из северных земель Ворвался вихрь, и он умчал Корабль от Нимродель. Туда, где глух и мрачен путь, Где ветер волны рвет, Где взор слепят и режут грудь Осколки черных вод. И Амрот в сумрачном краю, Где ночи торжество, Послал проклятье кораблю, Предавшему его. Он был навеки разлучен С любимою своей… Где с той поры скитался он? Среди каких теней? Где нынче он? В каких мирах Смешались сон и явь? Вот он взлетает на волнах; Вот он стремится вплавь; Он в ветре чайкою парит, Он пеною одет; Он гордым лебедем царит Над бездной вод… Но нет — То лишь виденье. День за днем, И, верно, навсегда, Хранит молчание о нем Пустынная вода.Неожиданно Леголас замолчал.
— Я забыл дальше, — смущенно признался он. — Это долгая песня, печальная, ибо рассказывает о скорби, пришедшей в Цветущий Лориен, когда гномы пробудили горное Зло.
— Не они же его создали, — не удержался Гимли.
— Я и не говорю так, но Зло пришло, — печально сказал Леголас — И многие эльфы из народа Нимродели ушли на Запад, и только она, заплутав в Белых Горах, не нашла дороги к кораблю, где ждал ее возлюбленный Амрот. По весне, в шуме молодой листвы, здесь, у реки с ее именем, все еще слышится голос Нимродели, и тогда с юга ветер приносит голос Амрота. Нимродель впадает в Серебрень, эльфы говорят — Келебрант, а Келебрант сливается с Андуином Великим, впадающим в залив Белфалас, откуда отплывали лориенские эльфы. Не вернутся больше ни Амрот, ни Нимродель.
Говорят, она жила здесь, возле порогов, в ветвях огромного дерева — это в обычае у лориенских эльфов. Их даже называют Галадримы, Древесный Народ. Дальше в лесу мы, наверное, встретим огромные деревья–дома. Древесный Народ не зарывался в землю, как Гномы, и не строил каменных укреплений, пока не пришла Тень.
— Я их понимаю, — неожиданно произнес Гимли. — Сейчас–то точно спокойней жить на дереве, чем сидеть на земле. — Он выразительно взглянул за реку, на дорогу, ведущую к Росному Долу, а потом поглядел на сплетение ветвей над головой.