Хоббиты в испуге вскочили. У них на глазах солнце кануло в бледную муть, и сразу с востока надвинулся холодный серый сумрак. Туман переливался через края лощины, стлался слоями, и, наконец, сомкнулся у них над головами. Теперь они оказались словно в огромной зале, заполненной туманом, а камень посреди напоминал колонну. Каждый подумал о ловушке, но присутствие духа еще не совсем покинуло их. Перед глазами еще стояла дальняя полоска деревьев у Дороги, они помнили направление. В любом случае оставаться в этой коварной лощине они не собирались. Быстро уложившись и даже согревшись чуть–чуть, тронулись на север. За бровкой хоббиты попали в такой густой туман, что скоро с волос начало капать. Холод и промозглая сырость заставили распаковать вьюк и достать плащи с капюшонами, которые, впрочем, моментально отсырели. Рискнули ехать верхом. Направление угадать было трудно, подъемы и спуски только чувствовались, но хоббиты надеялись попасть в широкие ворота противоположного выхода из долины. После, продолжая в том же духе, они рано или поздно обязательно повстречались бы с Дорогой, но так далеко их мысли не шли.

Это была очень медленная езда. Стараясь не потерять друг друга, двигались цепью; впереди Фродо, за ним Сэм, потом Пиппин и Мерри. Долина все не кончалась. Фродо начал уже всерьез беспокоиться, но тут впереди что–то зачернело, и он облегченно вздохнул. Похоже, они достигли–таки выхода из долины, а значит, Упокоища скоро останутся позади.

— Вперед! За мной! — крикнул он через плечо, поторапливая пони. Однако очень быстро надежда сменилась растерянностью, а вслед за ней не замедлил прийти и страх. Темные пятна впереди обрели контуры, уменьшились, и вот уже перед Фродо стоят, слегка клонясь друг к другу, два огромных вытянутых вверх камня, напоминающие двери без верхней притолоки. Фродо мог поклясться, что ничего подобного в долине не было, ведь он очень внимательно разглядывал ее поутру. Тревога в душе хоббита стремительно нарастала, и все–таки он проехал меж камней. Тут же на него пала тьма, пони отчаянно заржал, сбросил Фродо и умчался прочь. Оглянувшись, Фродо не увидел никого.

— Сэм! — позвал он. — Эй, Сэм! Мерри, Пиппин! Ну где вы там застряли? — Мертвая тишина была ему ответом. В страхе он кинулся назад, к камням, отчаянно призывая друзей, и вдруг издалека ему послышался ответный крик: «Эгей, Фродо! Эгей!». Как ни странно, крик доносился с восточной стороны, вроде бы из–за камней, возле которых остановился Фродо. Пойдя в этом направлении, он сразу почувствовал крутой подъем. Так, карабкаясь и крича, он куда–то лез сквозь мрак и долго не слышал никакого ответа, но потом откуда–то сверху из тумана все же донеслось короткое: «Эй, Фродо!», и вдруг туман прорезал крик «Помогите!», повторился несколько раз, перешел в протяжный плач и резко оборвался. Из последних сил Фродо заковылял вперед, но тьма вокруг сгущалась быстрее, и скоро ни в каком направлении уже нельзя было быть уверенным. А подъем все продолжался. Впрочем, ноги вскоре подсказали, что он достиг… чего? Может, вершины холма, может, гребня лощины… Усталого, взмокшего от усилий, его тем не менее начал бить озноб. И темнота кругом, хоть глаз выколи!

— Эй, ну где вы там? — закричал он в отчаянии.

Ему снова никто не ответил. Пока Фродо прислушивался, похолодало еще сильнее. Вдруг обнаружился пронизывающий ветер. Погода менялась. Клочья тумана неслись мимо. Изо рта шел пар. Тьма редела на глазах. Фродо взглянул вверх и с удивлением заметил в летящих облачных нитях две–три слабые звездочки. Ветер уже не шелестел, а посвистывал вокруг.

Фродо послышался (хотя теперь он не был уверен в этом) еще один слабый крик издали. Он пошел туда, а туман стремительно таял и вдруг исчез, как сдернутый полог, открыв высокое звездное небо. Фродо сразу сообразил, что идет на юг, а оглядевшись, обнаружил себя на вершине холма. Надо полагать, забрался он сюда с севера. Пронзительный ветер налетал с востока. Справа высилось нечто большое и угрюмое. Это был древний курган.

— Где вы? — снова крикнул Фродо сердито.

— Здесь! — ответил ему глубокий мрачный голос, шедший, казалось, из–под земли. — Здесь! Я жду тебя!

— Нет! — коснеющими от страха губами едва выговорил Фродо. Он не сделал даже попытки бежать. Ноги подкосились, и хоббит рухнул навзничь. Сначала в тишине ничего не изменилось, но когда, дрожа, он взглянул вверх, над ним склонилась темная бесформенная фигура. Фродо показалось, что на него уставились холодные, горящие бледным, изнутри идущим огнем глаза, потом его схватили будто стальные тиски. Обжигающее ледяное прикосновение разом сковало его мышцы и кости, и больше он ничего не помнил.

Когда вернулось сознание, тут же нахлынул ужас. В голове пронеслась мысль: он схвачен! Пойман! И положение безнадежно! Лежит где–то в недрах Упокоища. Он попался в лапы Нежити, и чары сковали его навеки. Не смея шевельнуться, Фродо лежал на спине на холодном камне со сложенными на груди руками.

Великий страх, как оказалось, оставил достаточно места для мыслей, и думал он о Бильбо, об их прогулках по родимым тропинкам Шира и долгих разговорах о путях и приключениях. Наверное, в сердце самого обрюзгшего и робкого хоббита дремлет зерно мужества и ждет часа отчаянных испытаний, чтобы прорасти в душе. А уж Фродо никто бы не назвал робким и обрюзгшим. Бильбо (да и сам Гэндальф) полагали его лучшим хоббитом Шира (понятно, сам Фродо об этом не догадывался). Он лежал и думал о том, как быстро, бесславно и ужасно кончилось его Приключение, но странно: мысли эти укрепили и успокоили его. Тело постепенно собиралось, словно готовясь к последнему, решительному рывку. Он уже не был слабой, беспомощной добычей.

Так, раздумывая и приходя в себя, лежал он некоторое время и вдруг заметил, что темнота вокруг редеет, а на смену ей приходит бледный, призрачно–зеленоватый свет, словно туман, поднимающийся с пола, от него самого и от близких, видимо, стен. В неверном свечении еще нельзя было разглядеть окружающее, но уже выступили контуры тел лежащих рядом друзей. Мертвенно–бледные лица, тускло–белые саваны… Вокруг громоздилось золото, но драгоценные камни не сверкали, а кольца, венцы, оружие, короны в зеленоватом сумраке выглядели холодными и отталкивающими. Фродо с удивлением смотрел на золотые обручи, охватывавшие волосы хоббитов, пояса из золотых цепей поверх саванов, кольца на пальцах. Сбоку от каждого хоббита лежал короткий меч, в ногах — щит. А еще один меч — длинный и обнаженный — лежал неподвижно на шеях всех троих.

Тишины больше не было. В отдалении возникло странное пение. Безмерно жуткий голос, то высокий и пронзительный, то утробно–низкий, переходящий в бормотание, выговаривал заунывные звуки, постепенно из–за многократного повторения складывавшихся в слова. Слова злобные, тяжкие, холодные как лед, жестокие и безжалостные. Это ночь проклинала утро, никогда не наступавшее здесь, холод поносил тепло, не желавшее согреть его. Фродо почувствовал, что продрог до костей, замерз смертельно, навсегда. А голос становился все различимее, и волосы Фродо встали дыбом, когда бормотание превратилось в заклинание: