Лицо Денетора стало жестким и холодным.

– Боромир оказался менее послушным вам, не так ли? – Негромко спросил он. – Но я, тот, кто был его отцом, говорю: он принес бы ее мне. Вы, может быть, и мудры, Митрандир, однако со всеми вашими тонкостями у вас еще не вся мудрость. Мудрость может найтись и не в сетях колдунов, и не в торопливости глупцов. В этом деле у меня больше знаний и мудрости, чем вы считаете.

– В чем же ваша мудрость? – спросил Гэндальф.

– Ее достаточно, чтобы проникнуть в дело, которое два глупца пытаются скрыть. Использовать эту вещь опасно. Но в наше время отдать ее в руки безмозглых невысокликов и отправить в землю самого врага, как сделали это вы и этот мой сын, безумие.

– А что сделал бы повелитель Денетор?

– Ничего. Но уж во всяком случае не послал бы ее в глупой надежде, рискуя всеобщим разрушением, туда, где враг может найти то, что потерял. Нет, его следовало бы спрятать, спрятать глубоко и надежно. Не использовать, говорю я, разве только в одном крайнем случае, но держать в недосягаемости для врага. Только если его победа будет несомненна и то, что последует за ней, не будет уже тревожить нас, мертвых.

– Вы, по своей привычке, думаете только о Гондоре, повелитель, – сказал Гэндальф. – Но есть другие люди и другие жизни, и время продолжается. Что касается меня, то я жалею даже его рабов.

– Где же будут другие люди искать помощь, если Гондор падет? – спросил Денетор. – Если бы эта вещь хранилась в глубоких подземельях моей цитадели, мы не дрожали бы тут от страха перед этой Тьмой. Если вы думаете, что я не выдержал бы испытания, вы плохо знаете меня.

– Тем не менее я не верю вам, – сказал Гэндальф. – Если бы я верил, я передал бы эту вещь вам на хранение и избавил бы и себя и других от большой боли. А теперь слыша ваши слова, я верю вам еще меньше, не больше, чем Боромиру. Нет, сдержите же свой гнев! Я даже себе самому не доверяю в этом, я отказался от этой вещи, даже когда ее добровольно передавали мне. Вы сильны и можете управлять собой, Денетор; но если бы вы получили эту вещь, она овладела бы вами. Даже если бы ее похоронили под Миндолуином, она продолжала бы жечь ваш мозг, когда наступала Тьма, а ведь за ней последуют худшие вещи.

На мгновение глаза Денетора сверкнули, когда он глядел на Гэндальфа, и Пиппин снова ощутил схватку их воль; теперь их взгляды показались ему лезвиями скрестившимися и брызнувшими искрами. Пиппин дрожал, опасаясь взрыва. Но Денетор внезапно овладел собой, лицо его вновь стало холодным. Он пожал плечами.

– Если бы… – Сказал он. – Сейчас такие слова напрасны. Они ушли в тень, и только время покажет, какая судьба ждет ее и нас. И ждать этого недолго. А в оставшиеся дни пусть те, кто борется с врагом, держатся вместе и сохраняют надежды, а если и надежды не останется, то можно хоть умереть свободным. – Он повернулся к Фарамиру. – Что ты думаешь о гарнизоне Осгилиата?

– Он слаб, – сказал Фарамир. – Я послал свой отряд на его укрепление, как уже говорил.

– Я думаю, этого мало, – сказал Денетор. – А именно туда падет первый удар. Там нужен сильный капитан.

– И там, и во всех других местах, – сказал Фарамир и вздохнул. – Увы, нет моего брата, которого я так любил! – он встал. – Вы разрешите, отец? – он покачнулся и ухватился за кресло отца.

– Я вижу, ты устал, – сказал Денетор. – Ты скакал быстро и издалека. Мне говорили, что тебя преследовали злые существа с воздуха?

– Не будем говорить об этом, – сказал Фарамир.

– Не будем, – согласился Денетор. – Иди отдыхать. Силы тебе еще понадобятся.

С разрешения повелителя города все отправились отдыхать, пока была возможность. Когда Гэндальф и Пиппин, несший маленький факел, шли к себе, была беззвездная тьма. Они молчали, пока не оказались за закрытыми дверями. Тогда наконец Пиппин взял Гэндальфа за руку.

– Скажите мне, – попросил он, – есть ли надежда? Я имею в виду – для Фродо.

Гэндальф положил руку на голову Пиппина.

– Надежда никогда не была особенно сильной, – сказал он. – Глупая надежда, как я говорил. А когда я услышал о Кирит Унголе, – он замолчал и подошел к окну, как будто стремился проникнуть в Тьму на востоке.

– Кирит Унгол! – пробормотал он. – Почему именно этот путь? – он повернулся. – Мое сердце едва не изменило мне, Пиппин когда я услышал это название. И однако сейчас мне кажется, что в рассказе Фарамира есть какая-то надежда. Очевидно, что враг наконец начал войну и сделал первый ход, пока Фродо еще на свободе. Теперь в течении многих дней внимание его будет устремлено сюда, то есть отвлечено от его собственной земли. И однако, Пиппин, я издалека чувствую его торопливость и страх. Он начал раньше, чем собирался. Что-то подтолкнуло его.

Гэндальф стоял в задумчивости.

– Может быть, – пробормотал он. – Может быть, даже твоя глупость помогла, сын мой. Посмотрим: пять дней назад он обнаружил, что мы низвергли Сарумана и взяли его камень. Ну и что? Мы не могли воспользоваться им, не могли смотреть в него так, чтобы он не знал. Ах! Я догадываюсь. Арагорн. Его время близится. И он могуч, Пиппин, и отважен, решителен и способен в случае необходимости на большой риск и на большие дела. Может быть, и так. Он смог использовать камень и показаться врагу, бросить ему вызов. Ну, ответ мы не узнаем, пока не прибудут всадники Рохана, если они придут не слишком поздно. Нас ждут тяжелые дни. Спи, пока можно.