Но затем один из нас спросил: откуда тот хорошо знает русский. А тот без тени смущения стал громко говорить, рассказывать, как он сбежал за границу, когда был в армии. Он все оглядывался, чтобы видеть, слышат ли его другие.

Когда мы его турнули, он довольно быстро смылся. Мы хотели его побить, но он смылся, исчез быстро со своими обольщениями.

Но я совсем не хотел, не собирался писать о нем... Я— о другом. Яувидел, когда этот человек ворвался в отобранный объективом мир, что режиссер показываемого нам фильма забыл однажды вдруг снять крышечку с объектива.

Луна над Стамбулом была словно баржа, корабль, подвешенный на тросах, она качалась, колыхалась над городом, большая, бесформенная, рыжая. А может, то была голова казненного?

В Босфор мы вошли уже на рассвете, и я опять не спал. Мне опять не спалось. И вдруг мы вышли и открылось Черное море. Уже перед последним поворотом мы почувствовали, что сейчас оно начнется. И действительно, открылось Черное море. Мы вошли в Черное море. Мы были дома. И началась родина, родные, впервые зеленые берега. Впервые, поело голых обрывистых скал, красивые, заросшие лесом берега. Перед тем, пока мы плыли Атлантикой и Средиземным морем, берега были голые. И еще мы увидели, что Черное море и на самом деле черное. А раньше оно казалось нам самым синим на свете морем. Когда в

Средиземном море волна плескалась на стенку, казалось, что стенка окрасится, сделается синей. А тут было самое обыкновенное родное Черное море.

А потом показался Крым, мой маленький пальчик, с которого начинал я мое путешествие. Яувидел ее с моря, эту зеленую землю...

1970г.

ГОРОД

ГОРОД

Мы все хотели его строить... Ясам, когда его строили, хотел из дому убежать. С товарищем одним собрались... Как на фронт!

И теперь вот эта встреча.

Как я зорко ни вглядывался в круглое окошечко — на земле все время была ночь.

Летим два часа, три часа летим. Пять часов! Все двадцать часов полета — от самой крайней восточной точки вплоть до Москвы — летим в полной темноте. Ни мы не могли догнать солнце, ни солнце не могло опередить нас.

Мы летели в бесконечности.

И ни одной нигде светящейся точки! Ни одного нигде огонька! Видно, одна только тайга вокруг, болота и топи.

Нам сказали, что там даже снег выпал. И мороз, мол, и снег... И довольно большой мороз, градусов десять.

И вдруг будто окно открылось в туче, и я неожиданно увидел скопление огней... Яи представить себе не мог, что столько света могло быть заброшено в небо. Ядумал сначала, что это Млечный Путь. Это и впрямь было похоже на Млечный Путь.

И только теперь, по этому свету внизу, я понял, на какой большой высоте мы летим. Будто я из космоса смотрел.

Мы летели и летели, а под крылом у нас рождались все новые и новые огни.

Это — как зерна жизни, вброшенные во Вселенную.

Мишина, большая, погруженная в темноту, воздушная, плавная, будто рыба, приостановившая свой полет. И эти всплывающие из-под самолета огни.

В этом еще потому было для меня столько таинственности, что никто этого не видел. В самолете горела одна только синяя лампочка. Ясидел, прильнув лицом к стеклу, а вокруг меня все спали.

Ябыл единственным, кто это видел.

Потом разом все кончилось, и, как раньше, как десять минут назад, настала прежняя плотная мгла, прежняя темнота. И в самолете, и за бортом, за окном. Но потом еще раз, когда самолет развернулся, я увидел это скопление огней. Все такие же яркие, но собранные уже в одном месте.

Как высыпанная на снег горсть углей...

Теперь, однако, этот раскаленный огненный островок как бы взлетел вверх, очутился на темном плато, на высокой горе. Как бы навис над обрывистым берегом и был не под нами, а выше нас... Он словно тонул в снегах. Но, конечно, это только так казалось, что вокруг зыбучие снега. Потому что, конечно же, никаких сугробов еще не было и не могло быть еще. Только так казалось...

Потом уже я сообразил, что самолет наш просто- напросто завалился на крыло и от этого эти снега и эти огни очутились на горе. Когда же самолет выровнялся, опять все стало на место и этот остров огня опять под нами образовался.

Мы летели еще часа полтора, а может, и два, пока не сели в Хабаровске и пока вдали, все еще в темноте, не блеснула река. Амур.

Оказалось — я узнал об этом, когда мы заправлялись,— что этот город в тайге, на равнине, скорее всего,— был Комсомольск.

Комсомольск-на-Амуре.