Народ, дивясь на потеху, громко кричали и хлопали, некоторые выкрикивали обидные слова в сторону поляков, которые никак не могли справиться с «адскими чудищами».

Григорий, восседая под навесом рядом с Басмановым, рассмеялся и сказал:

– Вот так я возьму однажды Азов и покорю безбожных татар!

Все бояре устремили взоры на потеху, даже Василий Шуйский громко смеялся, наблюдая за неуклюжим польским рыцарством. Потом он обернул раскрасневшее от мороза лицо и, поклонившись, спросил царя:

– Государь, позволь и нам, твоим боярам, попробовать взять это чудище.

– Давайте, разомнитесь, – молодой царь подал знак русским, которые с гиканьем ринулись на «Шагай-город», оттеснив усталых поляк и бесшабашно полезли на его «стены».

Среди толпы медленно пробирался одинокий путник в длинном темном плаще, голова его скрывалась под капюшоном, так что невозможно было разглядеть его лица. Путник прошел на середину и мельком взглянул туда, где сидел, окруженный телохранителями, гордый царь. Комок сдавил путнику горлу, по щеке покатилась слеза, но он пересилил себя, дабы не рассплакаться и тем самым не выдав себя. Это был Смирной-Отрепьев. Узнав о вчерашнем бунте среди стрельцов, он испугался за жизнь племянника, решив, что будет всегда, хоть тенью, но рядом с ним, оберегая от бед. Под полой одежды мужчина держал большой нож, в случае чего вонзить его в грудь подлого заговорщика, не зная, что этот самый заговорщик находится среди ближайших вассалов царя.

Смирной краем уха услышал, о чем говорят в народе. Один из мужчин проговорил:

– Потеха-то веселая, да никто не может крепость взять. Вот трусы-то!

– Сам бы и попробовал, – ответил ему старик, смердивший давно немытым телом, – добрый христианин побрезгует подойти к этому адскому чудищу. Только царю весело от этого, сам небось черт, вон сколько демонов вокруг себя понастроил, веру продал православную.

Смирной не мог стерпеть оскорблений в адрес племянника. Уж кто-кто, а он знал, каким человеком являлся Григорий и какие замыслы он вынашевал. Повернувшись к старику, он тихо, но резко ответил:

– Закрой свой грязный рот, – с этими словами он развернулся и ушел прочь, оставив ошеломленного деда одного.

Совместными усилиями «крепость» удалось все таки взять. Русские бояре и польские всадники разгоряченные «битвой», веселые, вернулись ближе к вечеру во дворец, где царь приказал победителям устроить пир. Все присутствующие пили много вина, шутили, смеялись, в конце были приглашены музыканты, сыгравшие мазурку, которую танцевал Григорий вместе с остальными панами.

Наступил конец зимы. Димитрий Иванови все чаще и чаще слал послание сандомирскому воеводе с просьбой прибыть на свадебное торжество. Юрий Мнишек всю зиму под разными предлогами отказывал зятю в визите, в душе опасаясь, что тот непрочно сидит на троне. Зато в Москву пожаловал Адам Вишневецкий, когда-то первым поверивший в историю мнимого царевича. Григорий радужно принял бывшего покровителя, одарив того дорогими подарками. Пан был доволен, что его приняли лучше, чем самих королевских послов, прибывших вместе с ним в одно и тоже время.

Царь в честь званного гостя приказал приготовить баню в новом дворце, поразившую пана роскошью. Сидя на сосновой скамье, молодой государь вдруг вспомнил, что когда-то вот также сидел вместе с Адамом в бане, еще будучи слугой, и что получил оплеуху от него, которая изменила его жизнь навсегда.

– Помнишь, пан, – нарушил молчание Григорий и широко улыбнулся, – когда-то мы сидели вместе в бане, я делал тебе массаж, а ты за что-то побил меня.

– Да, – рассмеялся тот, – было дело. Зато после этого случая ты поведал историю твоего чудесного спасения и я первым стал твоим покровителем. Кстатит, – Адам наклонился к его уху и произнес, – помнишь Анну?

– Да, как же я мог забыть ее? – молодой человек погрузился в сладкие воспоминания, перед его мысленным взором предстала юная девушка – его первая любовь.

– Анна родила сына, твоего сына, государь.

– Все таки сына, – воскликнул он и рассмеялся.

– Мальчик растет крепким и здоровым, Аннушка назвала его Андрей.

– Андрейка… Какой он из себя?

– Ну… коренастый, крепкий, светлокожий, рыжий.

– Рыжий, – повторил Григорий и какая-то легкая теплота наполнила его сердце, он попытался представить себе своего родного сыночка, ему казалось, вот к нему по влажной траве бежит босоногий мальчуган, ветер ласково играет в его волосах, отливающихся медным цветом в лучах солнца, вот мальчик подбегает к нему и он, ласково целуя сына в щеку, берет его на руки и несет в просторный дом, где в печи варится обед, а красивая молодая женщина встречает их, протягивает к ним руки и они все втроем выходят в сад, где растут молодые саженцы яблок.

Вопрос Адама заставил Григория очнуться от грез.

– Тебя растереть веником, великий князь?

– Да… пожалуй, – молодой человек лег на скамью и мечтательно закрыл глаза, вдыхая аромат березовых листьев.

После бани, свежие, чистые, они вернулись в зал, где царь представил пана своим вассалам, рассказав о службе в его доме, о дальнейшем покровительстве и признании. На следующий день, собирая Адама Вишневецкого в дорогу с многочисленными подарками, Григорий протянул ему мешочек с золотыми монетами и сказал:

– Передай эти деньги Анне, пусть ни она, ни наш с ней сын ни в чем не нуждаются.

– Благодарю тебя, князь великий, я позабочусь о них двоих, не беспокойся.

Пан сел в карету и в окружении охраны тронулся в путь, колеса оставили на дороге два длинных следа.

Всю зиму с утра до вечера царь проводил время с армией, готовя ее к предстоящему походу на Восток. Сам он, одетый в простую шубу и кожаные доспехи, учился фехтованию, вместе с новобранцами стрелял на скаку из пистолетов, время от времени попадая в цель. Брал приступом сооружения, не обращая внимания, что его пинали, отталкивали, били палками. Боярам было неприятно и стыдно видеть поругание царского достоинства, о чем на Вече они ни раз об этом говорили Димитрию Ивановичу, на что тот отвечал: