Собирали быков, чинили разломанную городьбу, провожая ночь и встречая новое утро.

Только-только управились и проводили кума Петра, как увидели: с той

стороны, от речки, мчится на велосипеде Артурова зазноба.

– Деда Коля! Артур!
– издали закричала она.
– К вам едут! Гурт

отымать!

Она подкатила и упала бы вместе с машиной, но Артур подхватил ее.

– Едут...
– повторила она.
– Председатель, участковый, бригадир. Вчера было правление. Сказали: отберут. Нынче с утра приедут.

Платье на девушке было мокрым. Видно, через речку брела по глубокому.

Артур приголубил ее:

– Молодец...

– Спешила...
– Девчонка рассияла и принялась расправлять мокрое платье.

Артур твердо изрек:

– Я им, дед, быков не отдам. Я их так шугану!
– В глазах его загорелось

бешенство.
– Я их... Остались еще подарки... Не отдам!

– Не отдашь, не отдашь...
– повторял Николай, еще не понимая, как

быть им, но чуя, что внук может наделать беды.

И вдруг Артур, мгновенно остывая, сказал:

– Уходить надо, дед. Давай уйдем на тот остров, где прадед Миша быков

хоронил. Он далеко?

– Далеко.

– Людей возле нет?

– Там и в старые годы их не было. А нынче и вовсе.

– Вот и уйдем. Схоронимся. Ты помнишь дорогу, дед?

– Помнить-то помню...
– ответил Николай.

– Дед, погнали...
– заторопил Артур.
– Я им не отдам быков. Все равно

не отдам. Я их, как усатых, учить буду. У меня есть чем...
– снова начал он

злиться.

И, видя горячечный блеск в глазах и чуя решимость внука, Николай

согласился:

– Гони... Они с утра обещались?
– спросил он у девушки.

– С утра.

– Бери харчей и гони. На брод, а потом вдоль речки к Мартыновскому лесу. На Бабской протоке вернешься на этот берег и пойдешь старой дорогой, она уже заросла, но найдешь... До озера, до Култука, доберешься и там меня жди. Я тебя нагоню. Пока сбираюсь, пока гостей встрену.

– А чего ты им скажешь?

– Найду чего сказать. Гони! Ты чуток его проводи, - сказал он девушке.
– И - на хутор. Мы дадим тебе знак.

Гурт уже вытекал от толоки, к пастьбе. Наскоро собрав харчей, Артур сел

на коня и поскакал, догоняя скотину. Равняясь с ней и уходя вперед, он стал

подгонять быков, звать их за собой.

– Гоп-гоп, пошли! Ходом!

Тяжелые бычки, молодые, но тушистые, с короткими рогами, окружая

всадника, спешили за ним.

– Вперед, ребятки, вперед. Очкарик, Дубарь! Прожора, гоп-гоп! Успеешь

налопаться!

Он был хорош на коне: в седле сидел крепко, черные волосы - до плеч,

надвинутая шляпа, ружье - за спиной.

– Гоп-гоп, красивые!
– торопил он.
– Родненькие, ходу!

Гурт уходил быстро и скоро скрылся в займищной зеленой уреме.

Оставшись один, Николай стал собираться, навьючивая на лошадь

мешки да сумки. Жаль было покидать обжитое и кое-что из нажитого: стол, скамейку, топчаны не заберешь с собой. Собрался он ко времени, стал ждать и наконец услышал машинный гул.

Председательский "УАЗ", привычной дорогою подкатив к стану, выпустил из тесной кабины не только Липатыча да шофера, но участкового Листухина, хуторского бригадира Чапурина, заведующего фермой Кривошеева. Долговязый Чапурин, выбравшись на волю, охал, разминая занемевшие ноги да поясницу.

– Приехали тебе сообщить, - с ходу начал Липатыч.
– Вчера собиралось правление колхоза, вот выписка его решения, - показал он бумагу.

Договор с тобой считать недействительным. Скотину изъять и поставить на

колхозный баз. Прочитай, ознакомься.

Николай от бумаги отмахнулся, сказал:

– Нету скотины.

– Как нету?
– не понял председатель.
– Пасется...

Николай выложил разом:

– Чечены тут нападали. Сломали городьбу. Еле отбились от них. Решили

мы скотину в надежное место угнать, подальше от греха. А вы пустого не

топочите. У нас был договор, руку приложили, с печатью. Комар носа не

подденет. Ко времени вся скотина будет на месте, - пообещал он.
– Сдадим