волосы до плеч.

– Здравствуйте, - тихо промолвил он.

Николай поднялся навстречу. Ленка заохала, выбираясь из кровати.

Упреждая вопросы, дочь объявила:

– Я тем же автобусом - назад, шофер скоро подъедет. Привезла вам

сыночка, пусть перебудет хоть месяц. Иначе в тюрьму посадят.

– Языком болтаешь...
– хмуро проговорил Артур, подсаживаясь к печке.

Курточка на нем была легкая, а под ней - тонкая футболка с портретом девки

ли, парня с длинными волосами.

– Замолчи!
– возвысила голос Анна.
– Спасибо тетке Таисе, ее Лешка - в милиции, передал. На хутор его отправьте, к дедам. Взорвали киоск

у армян.

– Ты знаешь?! Я его взрывал?!

– Замолчи! Тот вечер от тебя и вправду гребостным несло, какой-то гарью.

А раньше мопед украли.

– Я украл?
– зло спросил Артур.

– Замолчи! Тягали-тягали с этим мопедом. Потом с мотоциклом. Участковый замучил. То подрались возле клуба с чеченами. Тетка Таиса так и

сказала: тюрьма по нем плачет. Пусть на хуторе перебудет месяц-другой.

– Ага... Буду я тут два месяца сидеть... Жди...
– угрюмо пообещал Артур.

– Замолчи! Будешь сидеть.

Толком и не успели поговорить. Лишь собрали дочери картошки, луку да

сала, как засигналил автобус, и она уехала.

Артур в хлопотах участия не принимал. Как сел у печки, так и сидел.

Николай внука жалел, но с горечью понимал, что на хуторе тот долго не

просидит, хорошо, если выдержит неделю-другую. И запылит. А там, в

райцентре, снова те же дружки, те же дела. И днем раньше, днем позже, а

тюрьмы не миновать. Нынче вывернулись - завтра попадутся. Посадят, и

сгубится там навовсе. А жалко... Так жалко... Виделся внук маленьким,

ласковым. Он и сейчас был неплохим. В больницу к Николаю ходил, печенье

приносил, мягких булок, домашних блинцов. В плохое не верилось, а оно

уже подступало. И как его отвести...

Наутро Артур долго спал. Вчерашняя злость прошла. И вправду стоило

отсидеться на хуторе, пока утихнет весь шум и гам вокруг этого паршивого

киоска.

В хате топилась печь. Шкворчала яичница с картошкой и салом. Дед

Николай, увидев, что внук проснулся, спросил с улыбкой: "Выспался?" Все

же хорошо было у деда на хуторе: тепло, сытно и никто не ругался. Не то что

дома.

Потом во дворе разбирались в сарае, вытягивая оттуда всякий хлам. День

был не больно погожий, порой моросило; но одели Артура в шерстяной,

пополам с козьим пухом, вязаный свитер да телогрейку, на ногах - сапоги,

теплые носки, в портянках. После сытного завтрака, в доброй одежке

весенняя морось лишь свежила молодое лицо.

Вытащили рассохшиеся бочки, разломали мазаный плетневый хлебный

ларь. Отыскались два старых облупленных мопеда, на которых катался Артур, когда рос у деда на хуторе. Эти железяки он сам из хлама собирал, налаживал, и они ездили, к удивлению Николая.

– Может, подделаешь?
– спросил Николай.

– Народ смешить. Люди на "Явах" летают, а я буду на драндулете.

Николай ответил просто, как думал:

– Заработай и купи "Яву".

– Заработай...
– желчно передразнил Артур.
– Уже раз заработал,

хватит.

Прошлым летом он устроился в райцентре на местный заводик. Месяц

честно трудился. Получил копейки.

Сам Николай когда-то в таких годах мечтал о гармошке да хромовых

сапогах.

Он вынул кисет с табаком, какой успел с утра насечь и высушить. Артура

угостил, тот не отказался, но спросил;

– Ты же бросил? В больнице не курил?

– Брошу, - пообещал Николай и сказал главное: - Можно заработать

на "Яву". Есть одно дело.

– Знаешь, сколько сейчас "Ява" стоит?

– Я говорю, можно заработать, - повторил Николай. И продолжил:

Меня сватают на гурт. Но скотина плохая, дохлина. Бригадир приходил, за

ним - зоотехник. Я отказался. Тяжело. Напарника взять? Кого? Челядинского зятя? Или Кирюшку? Работать на них? Не хочу. А вот с тобой вдвоем