На изрытой воронками земле осталось неподвижно лежать около двух десятков трупов, одетых в чужую форму грязного серо-зеленого цвета. Среди них были и те двое, что Григорий мысленно записал на свой счет. Именно они упали после того, как боец тщательно прицелился и выстрелил в ненавистные темные силуэты. Убил ли он их или нет, парень точно не знал, но очень надеялся, что хотя бы одним врагом стало меньше.

Убедившись, что все фашисты откатились назад, он облегченно вздохнул и перезарядил винтовку. Оставил ее лежать на бруствере и сполз на дно глубокого окопа, вырытого в полный профиль. Устало привалился спиной к стенке траншеи и вытянул ноги, трясущиеся от пережитого напряжения. С трудом ворочая непослушной, одеревеневшей шеей, он посмотрел по сторонам. Леонида видно не было. Перед боем его вызвал командир и зачем-то отослал в штаб полка.

Слева скорчился мертвый матросик, только вчера появившийся в расположении их части. Чуть дальше лежали два его убитых товарища. Они были из того же отделения, которое прибыло из Севастополя поздним вечером. Григорий даже не успел познакомиться с этими бравыми парнями. Сначала ребята достаточно заносчиво держались особняком. Ну, а как же еще? Чай не серая пехота, а настоящие моряки, можно сказать — мореманы.

Григорий и сам был одет в черную морскую форму, но молодые матросики по каким-то неуловимым признакам сразу поняли, что он не флотский. Поэтому даже не удостоили его своим драгоценным вниманием. Потом все торопливо съели скудный ужин и принялись устраиваться на ночь. А утром началась такая мощная атака, что стало уже не до церемоний. «Жаль парней!» — грустно подумал солдат.

Он перекрестился, повернул голову и посмотрел направо. Туда, где стоял его земляк Прохор. К своему удивлению, он увидел, что на месте приятеля находится незнакомый пожилой мужчина лет шестидесяти. Несмотря на теплую погоду, на нем был старый, видавший виды, потертый бушлат. Из многочисленных прорех непрезентабельной одежки местами торчали куски комковатой серой ваты.

«Видимо, во время атаки подошло подкрепление с соседнего участка, — решил боец. — А я в суматохе боя даже и не заметил, как они появились. Хорошо, что мужики успели прибежать, не то вряд ли бы мы смогли удержаться на этой позиции. Смяли бы нашу роту в два счета, и пришлось бы снова драпать по голой степи».

Григорий непроизвольно всмотрелся в лицо незнакомого солдата. Заметил сильно осунувшееся лицо и многочисленные морщины, глубоко прорезавшие лоб и щеки. «Совсем старик, — с неожиданным для себя состраданием подумал он. — Ему бы по проспекту с внуками гулять или в парке на скамеечке сидеть, а он тут с молодыми от немцев отбивается».

Секунду спустя вся жалость к Старику, как он мысленно назвал мужчину, напрочь вылетела из головы. Григорий увидел Прохора и похолодел. Приятель неподвижно лежал на животе, вытянувшись в струнку вдоль задней стенки окопа. Судя по всему, он был мертв, так же как и те молодые матросики. Но не это поразило парня, к виду покойников он уже немного привык.

Дело было в том, что незнакомый мужчина спокойно сидел. Причем не на земле, как все остальные, а прямо на теле недавно убитого сержанта! Сидел так, словно устроился на неодушевленном камне или на каком-нибудь бревне. Самое ужасное было в том, что Григорий немного знал этого некогда веселого, разбитного парня. Естественно, что он буквально вскипел от негодования. Однако прежде, чем боец сообразил, что нужно сделать, Старик тихо спросил:

— Давно на передовой?

Григорий на секунду опешил от неожиданного вопроса и недовольно буркнул:

— С начала ноября.

— Впервые попал в жаркую схватку? — не столько поинтересовался, сколько констатировал Старик. Мужчина посмотрел, как молодой солдат неопределенно пожал плечами, усмехнулся и добавил: — Ничего, через неделю таких боев ты уже не будешь обращать внимания на мертвецов. Но должен тебе сказать, что им теперь все равно, а живым нужно себя поберечь. Вдруг еще родине пригодятся? — И безо всякого перехода Старик внезапно сменил тему: — Спички есть?

— Кончились, — уже более спокойным тоном сообщил Григорий. Он уже решил, что не стоит затевать конфликт со старым и, видимо, весьма опытным солдатом. Возможно, этот боец в Финскую воевал, а то и в Первой мировой поучаствовал. Наверняка у него есть чему поучиться. Лучше постараться поскорее перенять его опыт. Может быть, еще понадобится.

Старик достал из кармана солдатского галифе замызганный кисет и развязал потертую тесемку. Вынул из мешочка кусок газеты, сложенный гармошкой. Аккуратно оторвал небольшой прямоугольник. Насыпал на него махорку и ловко свернул самокрутку. Легонько провел языком по краю бумаги и приклеил его к боку свернутого цилиндрика. Получилась почти настоящая сигарета. С виду не хуже фабричной.

Мужчина вставил ее в уголок рта и зажал губами. Только сейчас Григорий заметил, что Старик не оставил свой карабин на бруствере, как молодые бойцы, измотанные ожесточенным боем. Он продолжал держать его в руках, прочно уперев приклад в землю. Собеседник перехватил взгляд парня, утвердительно кивнул и сказал:

— Мое оружие всегда со мной. В случае чего, не нужно будет искать, где я его оставил. Да и чем меньше оно на земле валяется, тем надежнее работает.

Пристыженный словами солдата, Григорий привстал с земли. Стараясь не высовываться из окопа, взял свою винтовку за приклад и потянул на себя. В следующий миг в земляной бруствер ударила пуля, выпущенная немецким стрелком. Парень рывком сдернул оружие с наружной стенки окопа и мешком плюхнулся на дно траншеи.

— Увидел снайпер твой винторез и караулил, когда ты возле него появишься, — спокойно прокомментировал выстрел Старик. — На его месте я бы подождал, пока ты башку из окопа высунешь.