Лабораторию освещала одна-единственная лампа. Яркий свет отражался в стеклянных пробирках и ретортах, на длинных полках стояли бутылочки с ярлыками, там же лежали куски необозначенного вещества. В лаборатории никого не было. Тишина. Порядок.

— Здесь тоже все как обычно?

— Да.

Я осмотрел помещение, не понимая, что здесь к чему. Чтобы осмотр был эффективным, очевидно, нужно самому быть химиком. Но я не был химиком, если не считать кратковременного пребывания «на химии». Интересно, неужели менты так хорошо во всем разбираются, что сразу обнаруживают малейшие несостыковки на любом месте происшествия? В детективных романах так оно обычно бывает.

— Здесь можно делать инсулин? — спросил я.

— Конечно.

В моем голосе, очевидно, прозвучало сомнение, потому что Вероника сказала:

— Я могу доказать вам это прямо сейчас.

Пожалуй, в этом не было особой необходимости, зато представилась возможность потянуть время.

— Покажите.

Вероника принесла несколько бутылочек, некоторые без ярлычков. Потом отмерила необходимые компоненты и полученные смеси перенесла на специальный столик, где стояли все необходимые для реакции приспособления.

Насыпала порошка из старой кофейной банки в стеклянную посудину, разожгла под ней горелку и стала добавлять туда какую-то жидкость. Она выглядела совершенно обычно и делала все так же естественно, как будто на кухне пекла блины.

Я присел на скамейку и внимательно следил за ее движениями. Мне не надо было притворяться, что я хоть что-то понимаю в происходящем: я ни в зуб ногой не знал химию, как, впрочем, и ряд других ей подобных предметов. Я лишь молча наблюдал за движущейся, бурлящей и изменяющей цвет жидкостью. После всех преобразований мутная суспензия превращалась в ту самую прозрачную жидкость, которую Вероника показывала мне в Москве.

— Выглядит замечательно, но производство, по-моему, несколько сложнее, чем то, о чем вы говорили.

Вероника последовательно останавливала устройство и выключала горелки.

— Это легко для промышленного производства, но папин инсулин можно вырабатывать и на маленьком предприятии, даже сельская аптека могла бы делать его в своей подсобке.

— Но даже самые маленькие предприятия стоят уйму денег. Ваш отец хочет, чтобы комиссия по здравоохранению взяла расходы на себя, или он достаточно богат, чтобы финансировать строительство завода?

— Нет, мы не настолько богаты. Но если бы правительство выразило заинтересованность и предоставило нам кредит, привлечь частный капитал не составило бы труда. От инвесторов не было бы отбоя. — Вероника устало улыбнулась. — Как жаль, что я вас так поздно встретила! Вы смогли бы приобрести акции на общих основаниях с учредителями и сделать целое состояние.

— О, я очень хорошо представляю себя на собрании правления!

И вновь мы посмотрели друг на друга. В ее глазах появился страх, а у меня пропало желание смеяться.

— Что же случилось? — спросила Вероника.

Я поднялся и затоптал окурок.

— Вернемся в дом, — резко бросил я.

Мы вышли, погасив свет и закрыв за собой дверь. Пока мы проходили под аркой из сплетавшихся крон деревьев, Вероника взяла меня под руку, а я мягко поддерживал ее. Мозг мой продолжал напряженно работать.

— Вы заперли дверь, когда уходили из дома? — спросил я.

— У меня нет ключа.

— Как же вы тогда смогли войти в дом?

— Я просто вошла. Дверь не была заперта.

— Она всегда открыта?

— Почти. Папа не любит возиться с ключами. Он постоянно их теряет. Да и от кого нам запираться? В доме нет ничего ценного для воров, да и кому здесь ходить в поисках наживы?

— Вы рассказывали, что в лаборатории происходили разные неприятные происшествия.

— Да, на самом деле. Но в здании лаборатории так много окон, что туда нетрудно залезть.

— Значит, кто угодно мог бы войти в дом к вашему отцу?

— Да.

Сказать было больше нечего. Мы вернулись в дом, вошли в уютную гостиную, где в пепельнице лежала холодная трубка, и стали ждать. Я наигрывал на фортепиано и тихонько напевал популярные песенки. Вероника пересаживалась с места на место и молча слушала. За все это время мне в голову не пришло ни одной здравой мысли относительно того, что же делать дальше. По крайней мере, в данный момент.

Было уже очень поздно. Вернее, очень рано. Я занес чемоданы наверх, выбрал себе спальню как раз напротив комнаты девушки. Затем я открыл сумку, достал бутылку и накапал нам обоим немного освежающего.

В стакан девушки я капнул немного снотворного. Она выпила, и скоро из ее глаз исчез нездоровый блеск, она начала зевать и быстро заснула. Я отнес ее на руках в ее комнату, потом вернулся в спальню, разделся, положил пистолет под матрац с правой стороны и выключил свет. Я не думал, что наши противники так быстро изобретут что-нибудь новенькое и ворвутся в дом. Однако я всегда предпочитал переоценить неприятеля, чем недооценить его.