— Так это серьезно? Я все не верю. А нас выпустят? Вдруг я не дойду? Слабость, понимаете?..

— Помогу. Это недалеко. Если дело удастся, майор переведет вас в отдельный закуток при бараке и выдаст пропуск на вольное хождение. Определим, что надо для первых работ, сколько людей в огородное звено.

Хлеб был съеден. Петров вздыхал, словно ему не хватало воздуха. Он сонно закрывал глаза.

— Вам что, плохо?

— Нет-нет, это так… — Он провел по лицу ладонью, улыбнулся.

— Одевайтесь, пройдитесь туда-сюда, разомните ноги. У меня тут знакомый должен быть. Я подожду.

Возник дневальный, прошептал:

— Он не встает. Просит к нему. — И зашагал впереди.

Но дневальный ошибся. Черемных, предчувствуя нечто важное, поднялся сам. И придерживаясь за нары, переступая ослабевшими ногами, двигался навстречу. Или свет был слабый, или Черемных уже забыл соседа по пересылке, но только Сергей оказался проворней, сходу обнял подполковника, почувствовал его слабое тело и когда откинул голову, близко увидел глаза, полные слез:

— Неужели это ты, Сережа? Как очутился в нашем аду, как нашел? Господи, вот радость-то какая! Сергей Морозов, здоровый и живой! Тебя освободили? Можно поздравить? Надо присесть и поговорить.

Как только они сели, Морозов вытащил еще две плоские половинки хлеба и сунул их с банками консервов под тюфячок. Но Черемных тотчас вынул хлеб и, виновато улыбнувшись, впился в буханку.

— Вот с этим вкуснее… — Сергей протянул зеленый огурец.

Подполковник взял огурец так нежно, как берут святыню или мать своего ребенка-первенца. Секунду-другую смотрел на него, а потом откусил и заплакал. Жевал, а слезы катились по щекам, и до того было больно смотреть на его заплаканное, некогда такое волевое лицо, что и у Морозова защипало в глазах. Черемных плакал и ел, откусывая и хлеб, и огурец, не разговаривал, пока не утолил голод, пока не обрел способность владеть собой.

— Откуда вы попали сюда, Виктор Павлович?

— С прииска имени Водопьянова, это в Северном управлении.

Почти два сезона там. Пока не превратили в существо, какое ты видишь. Позволь мне… — И опять взялся за хлеб. Голод подавлял другие чувства.

— Это ужасный прииск, — сказал он. — Там нелюди начальники Холостюк и Гранков. Каждый день умирающих везли в зону.

— Убивали?

— Чаще просто садились без сил в забое и умирали. Замерзали. Это так просто: полчаса — и все мучения кончались… По вечерам мы их везли к вахте на полозьях от коробов. В это невозможно поверить, надо видеть.

— Я видел, был на прииске «Незаметном», где такой же режим. Чудом спасся и очутился на стройке, где мы с вами встретились, помните? Я еще не освободился. Работаю недалеко отсюда, в совхозе «Дукча».

— А здесь почему?

Экономя минуты — о нем, наверное, уже вспоминал начальник лагеря, — Сергей коротко рассказал, почему здесь и скороговоркой добавил:

— Тут в бараке Петров Павел Петрович, запомните? Он будет создавать подсобное хозяйство, возьмет вас в бригаду. Назовитесь огородником. Я буду навещать вас, тогда еще поговорим. А сейчас ухожу, Виктор Павлович, боюсь войдет начальник. Петров Павел Петрович, запомните!

Договаривал последние слова и тут же выкладывал оставшийся хлеб, консервы, еще один огурец. Черемных мгновенно прятал драгоценную пищу, согласно кивал и тоже вглядывался в барачный проход.

Простились вовремя. Едва Морозов вернулся к Петрову, который уже приготовился к выходу, как в дверях выросла длинная фигура начальника.

— Задержался ты, агроном, — сказал он, осматриваясь по сторонам. Барак как-то притих. — Ну что? Потопали?

— Петров очень слабый, пока растормошил его, пока помог одеться… С одной-то рукой не очень…

— Такие вещи, как руки, терять не положено. — И хохотнул: — Новые не вырастают. Готов к походу?

Втроем они вышли за вахту, спустились вниз. Восемь инвалидов неторопливо, как во сне, грузили дукчанские машины. Шоферы, увидев начальство, тоже взялись за вилы. Прошли мимо на остров, куда был сделан пешеходный мостик. Сергей подобрал у конюшни лопату и теперь рыл пробный шурф. Показал Петрову и начальнику отвесную стенку:

— Видите темный слой? Это природный гумус из наилка. Самый плодородный слой. А глубже песок, так? Пахать поле вряд ли надо, чтобы не выворачивать песок наружу. Раскорчуйте гнезда тальника, сровняйте поверхность и возите перегной лошадьми, один воз на десять квадратных метров. Это хорошая доза. Вы, Павел Петрович, с разрешения майора и с его письмом приезжайте в Дукчу, возьмете культиватор, у нас есть списанные, за день-два отремонтируйте. Впрягайте три-четыре коня, за пару дней прорыхлите культиватором вдоль и поперек для начала гектар или два, лопатами сделайте гребни, обязательно с юга на север. А потом к нам с письмом за рассадой. Семена моркови, редиса, свеклы тоже можно получить в совхозе. Успеете посеять, если не все десять гектаров, так половину и то хорошо. Я подъеду, как будет время.

— Будем рады, — сказал майор и откинул голову. — Тебе все понятно, Петров?

— Так точно, гражданин начальник! Могу подбирать звено? Человек десять?

— Да хотя бы и сто! А ты, Морозов, приезжай, не будем терять связи, раз полезны друг другу, так?

— Пока наши машины сюда ходят, это не трудно. Письмо пишите на имя директора совхоза Бабичева, или главному агроному Пышкину.

— Запоминай, Петров. Напишешь сегодня же. Пошлю человека за семенами, чтобы не терять дня.

— Петрову пропуск нужен, — напомнил Сергей. — И всему звену. Лучше, если они шалаш себе поставят на лето, чтобы оберегать поле.