Шрифт:
И вы не лишились рассудка. И вы не принялись кричать. Вы, так сказать, приняли его, признали, что это лучшее мгновение в вашей жизни.
Спокойно это признали.
А потом вдруг вы поняли: хотя все в мире уходит и возвращается опять, это мгновение будет длиться и длиться и не кончится никогда.
Самое прекрасное мгновение в вашей жизни продлится всю вашу жизнь.
И тут вы, конечно, улыбнулись. Но никто не спросил вас, почему, ведь он — или она — тоже улыбнулись.
Муж и жена
Моему мужу.
Открываешь глаза, и первое, что видишь — потолок вашей спальни.
А ведь который месяц ты спишь в гостиной.
Странно.
Поворачиваешься — нет, жены нет в постели.
Но твоя щека приминает ее длинные светлые волосы.
Бред какой-то.
Тянешь руку — бороду почесать.
Бороды нет как нет.
У тебя перехватывает дыхание.
Суешь руку под простынь.
Шаришь между ног.
И там пусто.
Резко садишься.
Поворачиваешься к зеркальному шкафу.
Кричишь.
А слышишь крик жены.
Натягиваешь на глаза простыню, хочешь спрятаться с головой, но тут же выныриваешь — там груди ее торчат.
Смотришь в зеркало, оттуда смотрит она, нет, быть того не может.
Морщишься, она так морщится, когда чего-то не понимает.
Или когда «пи-пи хочет», как она говорит.
Садишься на край кровати.
На ногах — синие носки, те самые, их жена надевает на ночь.
В ужасе смотришь на них.
Встаешь, заворачиваешься в простыню, выходишь из комнаты, хватаясь за стены, бредешь по коридору в ванную.
Ванная занята.
Нервно дергаешь дверную ручку.
Из ванной доносится твой кашель.
Опять и опять.
Теперь ты там прочищаешь горло.
Сплевываешь.
Ты выпускаешь ручку и пятишься назад.
Дверь открывается.
Кричишь ты — кричит жена.
Глядите друг на друга и кричите.
Не верите своим глазам.
Рассматриваете друг друга.
Опять кричите.
Жена пытается запихнуть твой живот в свой пеньюар.
Ты натягиваешь простыню на ее худые плечи.
Она, то есть ты, убегает в спальню.
А ты, то есть она, скрываешься в ванной.
Устроившись на унитазе, подобрав простыню, первый раз в жизни «пи-пи»-саешь.
На глаза наворачиваются слезы.
Взяв себя в руки, встаешь, спускаешь воду, хватаешь свой халат, он висит рядом с ванной, в ванне высится гора книг.
Снова чуть не плачешь, накидываешь халат, простыня падает на пол.
Идешь к умывальнику, над ним шкафчик с аптечкой, зеркальный, в зеркале снова — она.
Опершись на умывальник, тяжело дышишь, она тоже.
Спасу нет, отовсюду женой пахнет.
Таращишь глаза — ее, зеленые, жмуришься, стискиваешь ее зубы, ее руками теребишь ее же щеки, ты их — и вверх тянешь, и вниз, ишь, гладкие какие.
Не отрывая взгляда от зеркала, пытаешься открыть кран с холодной водой.
Рукава халата болтаются, опрокидываешь флакон с одеколоном.
Одеколон льется в раковину.
Его запах заполняют всю ванную, спохватываешься, ставишь флакон на место, набираешь в руки воды — в ее руки, чтобы пригладить ее белокурую шевелюру.
На секунду, всего на секунду признаешь — она красавица, тебе становится грустно.
И ей грустно, это тебя раздражает.
Ее тоже, ты выходишь из себя.
Она тоже, быстро открываешь шкаф, чтоб больше ее не видеть.
На полке рядом две щетки, в замешательстве пытаешься почесать бороду.
Аромат кофе проникает в ванную, смешивается с запахом одеколона и тут же возвращает тебя к реальности.
Ты знаешь — наверняка кофе будет слишком крепким, жена всегда варит такой.
И еще: даже став тобой, жена не растерялась.
Умудряется еще и кофе варить.
У тебя вон даже думать не получается.
Собираешься с силами, с ее, между прочим, силами, выходишь из ванной и семенишь по коридору.