Хихикаешь: хи-хи.

Мешаешь читать мужчине рядом, раздраженно поднимает голову.

Элегантно нараспев извиняешься — «пар-дон, пардон».

Кивает и снова углубляется в чтение.

А ты разухабистым баском бравой фермерши: «И какого ж это хрена запихнули поезд в землю».

Тотчас вскидывает голову.

Как ни в чем не бывало, напеваешь что-то вполголоса.

От метро до дома идешь, не торопясь, толкаешь входную дверь, проплываешь по коридору, жена смотрит на тебя с удивлением, целуешь ее в щеку, сразу заходишь в гостиную, она следует за тобой, и, чтобы вернуть тебя на землю, спрашивает про мсье-бестселлера, но ты — уже отключился на диване.

Намазываешь масло на тосты — чтобы отвлечься, курить хочется, в это время жена вырезает твою фотографию с обложки одной из твоих книг — подделывает себе пропуск в спортзал.

Аккуратно наклеивает ее поверх своей собственной, сравниваешь молодое, свежевыбритое, улыбающееся лицо на фотокарточке с тем, что досталось жене, и делаешь вывод — погорит она на этом, ой, погорит.

В кухню входит кошка, прыгает к тебе на колени.

Жена вскакивает, что-то шипит тебе в бороду и скрывается в спальне.

Бросаешь взгляд на стенные часы, вздыхаешь, пристально смотришь глазами жены в зеленые глаза кошки: может, с ней телами поменяться.

Она тут же выпускает когти и убегает.

Вновь появляется жена, на ней просторная футболка, скрывающая твой животик, и старые тренировочные брюки для каратэ.

Глядишь на нее с беспокойством.

Спрашивает, неужели у тебя больше ничего нет для занятий спортом.

Возражаешь: каратэ — это не спорт.

Поднимает твои глаза к небу.

Это — искусство.

Спрашивает: ты поэтому забросил каратэ.

Уходит в спортзал.

Цепляешься за стол, чтобы не заплакать.

Час пик в метро миновал, позволяешь какому-то парню пялить глаза на жену и даже улыбаешься ему.

Сам тоже когда-то был молод.

Чуть раздвигаешь ножки, чтобы дать ему больше простора для воображения.

Дыхание учащается.

Будто бы ненароком лямка комбинезона соскальзывает с плеча жены.

Не выдерживает, глаза отводит.

Медленно поправляешь лямку и вновь улыбаешься.

Уж ты-то знаешь, вечером, а может, даже и днем, уединившись у себя в комнате, он с твоей женой сотворит такое, от чего ты давно отвык, и тебе это совсем не противно.

И потом, тебе это ничегошеньки не стоит.

Пусть немного помечтает.

Парень выходит раньше тебя, и как только двери вагона закрываются, и он оказывается в безопасности, с перрона решается наконец взглянуть на тебя еще раз.

Поезд трогается, увозя тебя, улыбаешься ему в последний раз.

Он показывает средний палец.

А ты растворяешься в воздухе.

Заходишь в лифт с секретаршей, стараешься сосредоточиться и не думать ни о чем постороннем.

Поднимаетесь вверх, смотришь на секретаршу, на кнопку «стоп», в зеркало на жену, покрываешься испариной, надо что-то с этим делать, в конце концов спрашиваешь у секретарши телефон психоаналитика, к которому ходит жена.

Она немного удивлена, хватаешься рукой за лоб: вечно ты все забываешь, секретарша пишет тебе телефон на обороте рукописи — роняет ручку, наклоняешься подобрать, благодарит, и ждет, когда ты выпрямишься.

Но ты не выпрямляешься.

Вот это да.

Колени ты не согнул.

А руки достают до ступней, до самых пальцев.

Слышишь, как сверху секретарша спрашивает, все ли в порядке.

Чудеса, да и только.

Удивляется: о чем это ты.

Смотришь на ее ноги, достаешь и до них.

Настаивает, может, все-таки помощь нужна.

В ответ все твердишь, что, не сгибая колен, достаешь до ступней.

Секретарша садится на корточки, чтобы посмотреть тебе в лицо, извиняется.

Поворачиваешь голову и предлагаешь ей убедиться, что можешь достать до ступней, не сгибая колени.

Смотрит на руки, которыми ты на самом деле накрываешь ступни, подбирает ручку, и взглянув на тебя, еще раз спрашивает, все ли с тобой в порядке.

Говоришь, что да.

Что все отлично.