— Что только? — спросил он.

— Ничего.

Марк пожал плечами.

— Извини меня, — сказал он и пошел в ванную комнату. Он медленно разделся и открыл душ.

Вдруг он увидел, что она стоит, прислонившись к дверному косяку, и смотрит на него.

— Почему ты не защищался? — спросила она.

Из-за шума воды он не расслышал и переспросил.

— Почему я… Что ты мелешь? Как ты смеешь говорить такие вещи? — Он закрыл душ.

— Не знаю, не знаю. У меня сложилось такое впечатление, Марк.

— Послушай, — сказал он. — Мы сейчас поговорим об этом. Но пока выйди, пожалуйста.

— Почему? Ты стесняешься?

— Нет. Чуть-чуть.

— Подожди. Дай я потру тебе спину.

— Нет, нет. Лучше бы ты вышла.

— Это только мое впечатление, и, возможно, ты сочтешь меня идиоткой, но я думаю, что ты не имел ни малейшего желания защищаться. Мне даже кажется…

— Да, по-моему, это идиотская мысль, совершенно идиотская мысль.

— Прекрасно.

— Дай мне халат.

В халате он почувствовал себя лучше, сразу почувствовал себя гораздо лучше.

— Что тебе кажется? — спросил он. — Ты думаешь, что я не защищался и даже более того… Так?

— Да. Мне кажется, что ты этого хотел. Что ты это намеренно вызвал. Ты сделал так, чтобы собрался совет. Ты не ладил с Драпье, но это могло тянуться долго. Ты мог оттягивать решительное столкновение. Всякий на твоем месте так и поступил бы. Ты ведь знаешь, что почти всего в жизни люди добиваются оттяжками. Но я поняла, что вот уже месяц или два, а пожалуй, даже с самого начала, с того дня, как Драпье пришел в банк, ты хотел с этим покончить, что инициатива исходила от тебя.

— Когда ты это поняла?

— Не знаю, не помню. А что?

— Мне было бы интересно это знать.

— Значит, ты согласен со мной?

— Нет.

Она схватила его за руки повыше кистей и, впившись в него взглядом, сказала:

— Я хотела бы знать, действительно ли можно покончить самоубийством без…

Он толкнул ее в гостиную, бормоча:

— Самоубийством, самоубийством…

— Да, — сказала она, — Драпье — это только предлог, на его месте мог бы быть всякий другой, ничего не изменилось бы, раз это был бы не Женер. В какой-то момент тебе все осточертело, и ты захотел переменить жизнь, людей, которые тебя окружают, женщину — словом, все.

— Нет, — сказал он. — Неверно, что Драпье только предлог. Это неверно и несправедливо.

— Да, я знаю. Я не то хотела сказать. Но тебя никто не знает, и ты сам не очень хорошо себя знаешь. Ты как будто не похож на авантюриста, на человека, который может в один прекрасный день бросить все, чем он жил. Но что, если твоя настоящая натура именно такова? Ты никогда не задавал себе этого вопроса? Способен ты хотя бы ответить на него?

— Совершенно не способен, — сказал он. — И мне хотелось бы, чтобы ты поняла еще одно: я вообще не способен философствовать о самом себе.

— Тем не менее в этом и кроется истина.

— Истина в том, что мне надоело рассуждать. По-моему, это вполне понятно и естественно.

— Хорошо, дорогой, — сказала она. — Поцелуй меня.

Марк поцеловал ее, думая о том, что он измучен, издерган, измотан и что ему больно чувствовать, как она несчастна. Он подошел к окну и поднял штору. Еще не рассвело, и обсерваторию нельзя было различить, но водохранилище Ван уже начинало вырисовываться серой громадой.

Дениза подошла к нему сзади; он почувствовал ее тяжеловатую грудь. Она отвернула воротник его халата и стала покрывать поцелуями его шею и плечо.

— Марк, мой Марк…

— Да, — сказал он. И добавил: — Тебе не следовало бы приходить.

Вторник 20 марта. Протокол заседания.

Заседание открывается в 9 часов 30 минут под председательством господина Эрнеста Драпье, председателя административного совета.

Господин Ласери просит слова по поводу протокола предыдущего заседания.

Председатель. Слово предоставляется господину Ласери.

Господин Ласери. Решительно может показаться, что у меня это вошло в привычку, но документ, призванный дать отчет о наших вчерашних дебатах, рисует нас в таком свете, что я при всем желании не узнаю ни себя, ни вас, господа. Я задавал вопросы мадемуазель Ламбер, но, позвольте, разве я делал это с такой настойчивостью, с такой страстью, словом, в такой форме, что, по существу, диктовал ей ответ? Я не помню этого. Однако если вы, господа, считаете, что я вел себя таким образом, то утвердите протокол. Я склонюсь перед вашим приговором, хотя он и нанесет мне бесчестье, которого я не заслужил.