Шрифт:
Он снова нырнул в комнату, а я снял куртку, с сомнением осмотрел пол и, решив, что, действительно, разуваться не стоит, прошел следом.
Гольданцев с секундомером в руке склонился над стоящей на огне колбой с чем-то бурым.
– Извините, что встречаю вас так, но мне необходимо следить за временем.
Секунд через десять он щелкнул секундомером, переставил колбу в мутную банку и, сверившись с записями в тетради, снова запустил секундомер.
– Думал, что успею все закончить к вашему приходу, но… Впрочем, осталось не более минуты. Располагайтесь пока.
Я осмотрелся. Расположиться в этой комнате было крайне проблематично. Из обстановки только длинный стол под окном, заваленный банками, колбами, штативами и потрепанными тетрадями. С правой стороны два вместительных шкафа – один застекленный, другой нет. И на полках, вперемешку, тоже колбы, запечатанные пузырьки с наклейками, металлические коробки, в которых обычно кипятят шприцы, и огромное количество старинных книг в темных переплетах с золотым потускневшим тиснением.
– Это и есть коллекция вашего отца? – спросил я, когда Гольданцев выключил секундомер и стал осторожно извлекать колбу из банки.
– Где? – словно проснулся он. – А… Книги? Да. Только здесь не все. Эти нужны мне для работы, а остальные на антресолях. Я, знаете ли, не любитель беллетристики.
Я с содроганием подумал о бесценных, наверное, томах, сваленных на пыльную полку.
– Продали бы.
Гольданцев хмыкнул.
– Продал бы, но возни много, а у меня лишнего времени нет. Разве что вы пожелаете купить, а?
– У меня таких денег нет. Разве что вы продадите за бесценок, – парировал я и снова осмотрелся, в надежде отыскать хоть какое-то сиденье.
Увы, в комнате стояли всего две табуретки. Одна возле стола, у которого крутился Гольданцев, и на ней уже лежали какие-то тряпки. Другая – прямо за мной, но она, видимо, служила столом, судя по сковородке с остатками подгоревшей яичницы.
– Как же вы так… обнищали? – послышался насмешливый голос Гольданцева. – Известный писатель, а денег нет…
– Бывает, – пробормотал я.
Бестактность хозяина вызвала новую волну раздражения и неприязни, но он, будто почуяв это, суетливо смахнул, наконец, тряпки с табурета, расстелил на нем раскрытую на чистой странице тетрадку и предложил мне сесть. А затем, указав на колбу, с которой закончил возиться, произнес почти гордо:
– Помните? Подпись кровью… Вы, сами того не ведая, подкинули мне идею. Как пришел тогда от вас, так сразу кинулся искать в отцовых записях все, что связано с кровью. И, знаете, там определенно что-то есть! В крови, я имею в виду. Отец, правда, не уделял её изучению должного внимания, хотя… Некий пробел в его записях, все же, есть. Надеюсь, в той тетради, которую вы ищете, кое-что найдется. Но, – он вскинул вверх указательный палец, – загадывать не будем. Я суеверен – боюсь сглазить.
Гольданцев упер руки в бока и осмотрел меня с видом папы Карло, осматривающего полено.
– Ну-с так, теперь займемся вами. Начнем, наверное, с самого неприятного, да?
– С неприятного?! – я почему-то заволновался. – Что вы имеете в виду?
– Вот это, – буднично произнес Гольданцев, вынимая из коробки тонкий резиновый шланг с металлическим наконечником. – Извините, методы, конечно, доисторические, но эффективные.
Я испуганно отшатнулся.
– Что это?
– Это зонд. Я же должен взять немного желудочного сока и желчи.
– Каким же образом? – пролепетал я, чувствуя слабость в коленях.
– Вас что, никогда не зондировали? – удивился Гольданцев.
– Боже сохрани!
Он прищелкнул языком.
– Счастливчик. А вот я рос болезненным ребенком. Спазмы желчных протоков. Раз пять лежал в больницах и без конца зондировался. Но вы не бойтесь. Это, конечно, неприятно, однако, никто ещё не умер. Главное, суметь это проглотить.
Я с ужасом взглянул на металлический наконечник, а потом, инстинктивно, покосился на сковороду с остатками яичницы.
Гольданцев рассмеялся.
– Думаете у меня не стерильные инструменты, да? Зря. Можете потрогать – зонд ещё теплый. Я поставил его кипятить сразу после вашего звонка.
Трогать зонд мне не хотелось и, ещё больше, не хотелось его глотать. На короткий момент страстное желание ото всего отказаться захлестнуло меня с головой, но Гольданцев не дал этому желанию разрастись.
– Всего-то полчаса весьма относительных мучений, зато уже сегодня вы сможете заснуть безо всяких страхов. Смотрите, какие у вас синяки под глазами. Так нельзя больше – совсем себя изведете.