На бумажке было написано всего несколько строк. Если бы не торопливый почерк и химический карандаш, всего больше это походило бы на объявление на последней странице газеты, где мелким шрифтом печатаются спрос и предложение труда.

«Срочно нужны девушки, не старше двадцати — двадцати пяти лет, со знанием украинского и немецкого языка».

— Ха! — фыркнула Катря. — Я знаю!.. Что за ерунда? Что он, открывает биржу труда для гувернанток?

— Очевидно, — нахмурился Зилов, — и речь идет об Аглае Викентьевне. Ну, и о вас. Но сколько? Должно быть, неограниченное количество, поскольку он не пишет. Больше вы ни за кого не можете поручиться?… А Можальская? Ну да, Шурка?

Катря тоже нахмурилась.

— Н-н-не могу сказать… Смотря для чего. Немецкий она знает, как каждый, окончивший гимназию… У нее по-немецки, кажется, три.

— Жаль. Три не годится. А у вас?

— У меня круглое пять, — даже обиженно вскинула брови Катря.

— Тогда я пишу. Не будем тратить времени.

Они сели на землю, и Зилов достал из кармана блокнот и карандаш. В кустах боярышника несколько раз просвистела иволга. Еще какая-то неизвестная пташка шипела и причмокивала там, наверху. Катря стала рвать землянику, которой на зеленом ковре полянки вокруг было без числа — красной и сочной. Она клала в рот ягодку за ягодкой.

— Значит, так… — Зилов насупил брови, но это ему плохо удавалось, так как брови у него росли бесцветные и морщины между ними еще не прорезались, и в задумчивости послюнил графит.

«Дорогой А. И. Стачечный комитет все же арестован, вчера вечером, вартой и австрийцами, почти весь…»

— Фамилии, как вы думаете, перечислить? Или, может быть, на всякий случай не надо?

— Ну, ерунда! Теперь уж все равно. А иначе он не будет знать, кто же остался. Этих на всякий случай не пишите…

— Ну конечно!.. Значит — «Страновский, Викторович, Червинский…» Послушайте, Катря, вы бы запели, что ли? Все ж таки, знаете…

Катря положила в рот большую золотисто-красную ягоду и откинулась на спину.

«Зелененький барвiночок стелеться низенько…» — Голос у нее был приятный, низкое, но не сформировавшееся еще, девичье, контральто. Она пела, как птица, откидывая голову назад.

«Дьяковский. Все. Машинист через кочегара просит ваших указаний слесарю и телеграфисту»…

«А мiй милий, чорнобривий, горнеться близенько…» О меньшевиках, пожалуйста, не забудьте… «Ой, ще, ще, ще — ще ближче!»

«Меньшевики, да и эсеры тоже, вместе с «куренем» и «просвитой» предлагают выйти на работу, как только будут удовлетворены экономические требования, и уверяют немецкое командование, что стачка ни в коей мере не политическая. Вчера немцы приказали произвести выплату за все четыре месяца. Деньги привезены из Киева для всех за месяц. Выплатили только депо. Люди получали деньги и тут же удирали, не вставая на работу. Меньшевики выступили с призывом кончать стачку. Кое-кого из кондукторов и машинистов сагитировали».

— Что ж вы замолчали? Пойте!

— «Зелененький барвiночку, стелися ще нижче…» Не забудьте про «Черную руку»… «Ой, мiй милий, чорнобривий, присунься ще ближче…»

Катря пела и посматривала во все стороны. Отсюда, из-за пенька и камня, это было очень удобно — можно было видеть за поляной метров на сто.

«Ой, ще, ще… ще ближче!»

— «И еще: что делать?…»

Где-то в кустах боярышника Катриной песне начала вторить иволга.

«Появилась какая-то «Черная рука». Уже недели две. С первого дня стачки. Выбили окна администрации. Вымазали дегтем и вываляли в перьях австрийского офицера. На гетманских и немецких объявлениях пишут неприличные слова. Немцы обвиняют рабочих. Рабочие возмущены».

Катря запела: «Ах, зачем эта ночь так была хороша? Не томилась бы грудь, не страдала душа…»

«Крестьяне охотно дают хлеб, картошку. Подвозят будто бы на базар, на продажу. Мы сейчас идем к «погорелой хате» для организации доставки продуктов из этого села. Ответ приготовьте к вечеру…»

— Все?

— Все, — сказала Катря. — «А она на любовь смотрит так холодно…» Хотите земляники? Это я для вас насобирала. — Она протянула пригоршню душистых ягод и высыпала Зилову в рот сразу всю.

— М-м-м… Я задохнусь! — Он с трудом проглотил.

Катря поднялась, перескочила через ручей и встала на камень. Внимательно разглядывала она все кругом. Лес стоял тихий, меж стволов кое-где просвечивала зеленая озимь.

— Отлично! Можете класть… Вы читали, есть такой украинский писатель Франко?

Зилов аккуратно сложил бумажку, сунул ее в жестянку и положил на место.

— Катря!..

— Что?

— Нет… Ничего… — Зилов вздохнул-

«По дорозi жук, жук, по дорозi чорний — подивися, дiвчинонько, який я моторний…»