Вот на этот поразительный и поучительный пример я и ориентировался. Я решил исходить из предпосылки, что мои пациентки знают практически всё из того, что хотя бы раз оказало на них патогенное влияние. Речь могла идти только о том, каким образом побудить их рассказать об этом. Я поступал следующим способом. Когда на мой вопрос: «С какого времени у Вас существует этот симптом? Когда он впервые возник?» я получал от пациента ответ: «Я действительно ничего об этом не знаю», то надавливал моей рукою на лоб больного человека или же сжимал его голову руками и говорил: «После того как я нажму на лоб рукой Вам в голову придёт ответ. В то мгновение, когда я перестану давить, Вы сможете что-то очень яркое увидеть перед своими глазами, или в Вашей голове возникнет идея, которая полностью Вас захватит. Как раз это и является тем, что мы сейчас ищем. – Ну, и что Вы сейчас увидели, какая мысль пронеслась в Вашей голове?»

Когда я впервые применил этот метод (это было ещё до лечения мисс Люси), то и сам был поражён тем, что полученный от пациента материал был именно тем, в котором я нуждался. Могу сказать, что с тех пор я никогда не был оставлен на произвол судьбы, у меня всегда был надёжный путь, по которому я мог уверенно следовать в своих поисках. Этот метод позволил мне добиваться завершения психического анализа не прибегая к помощи сомнамбулизма. Постепенно я приобрёл столь большую уверенность, что когда на заданный ему вопрос пациент отвечал: «У меня абсолютная пустота» или «Мне совершенно ничего не приходит в голову», я просто говорил: «Да такого вообще не может быть». У меня не вызывало никаких сомнений, что они могли бы вспомнить о том, что действительно произошло, пациенты просто не могли поверить в то, что такое может быть возможно, и только потому сразу же отбрасывали в сторону всё, что им приходило в голову. Эту процедуру я мог бы повторять бесчисленное количество раз, сколь ни пожелай, и каждый раз вспоминалось бы одно и тоже. И действительно, я всегда оказывался прав в том, что больные просто ещё не научились освобождаться от своей критичности, от недоверия к себе. Появляющиеся у них воспоминания или всплывающие мысли сразу же ими отбрасывались, так как пациенты считали всё, спонтанно приходящее им в голову, совершенно бесполезным, принимая за какое-то чуждый им, непонятно как втиснувшийся бред. Но после того, как пациентам всё же удавалось сообщить то, что им приходило в голову, всякий раз оказывалось, что на самом деле высказанный ими материал имел реальное значение. Иногда действительный ответ я получал только после третьего или четвёртого надавливания рукой, и часто мне приходилось потом слышать: «Да я знала об этом ещё при Вашем первом нажатии, но я не хотела говорить такое» или «Я так надеялась, что бы этого на самом деле не было».

Однако изобретённый мною способ расширения якобы суженного сознания требует со стороны врача намного больше усилий, чем собирание информации от пациента, находящего в состоянии сомнамбулизма. Зато этот метод делает меня совершенно независимым от состояния больного, а кроме того позволяет мне видеть мотивы, которые довольно часто являются решающими в деле «забвения» воспоминаний. Я могу вполне справедливо утверждать, что очень часто забывание является преднамеренным, желательным. Хотя удаётся оно всегда лишь только с виду.

Возможно, ещё большее внимание читателя привлечёт тот факт, что якобы уже давно позабытые числа и даты на самом деле можно вспомнить, а это уже доказывает не предполагаемую ранее надёжность и точность памяти.

Незначительный выбор, который требуется при отыскивании чисел и дат, позволяет позаимствовать из учения об афазии[ii]

известную закономерность, что узнавание для памяти гораздо менее обременительно, чем воспоминание о событиях.

Итак, пациенту, пожелавшему вспомнить в каком году, месяце и дне произошло определённое событие перечисляются года, в которым оно могло бы произойти, двенадцать месяцев года, тридцать дней месяца, дополнительно внушая, что при правильном числе или названии месяца его глаза откроются сами собой или же он просто почувствует, что именно это число и является правильным. И действительно, в большинстве случаев пациент уверенно выбирает определённую дату, а посредством имеющихся записей о том времени достаточно часто можно убедиться, что дата была названа верно. В другие разы, и у других больных в результате совпадения различных фактов и событий названная дата не вызывала никаких сомнений. Например, после того как посредством метода «перечисления» обнаружилась нужная дата, больная пролепетала: «Да это же день рождения отца» и продолжала: «Конечно, это и должно было произойти на дне его рождения» (событие, о котором мы говорили с пациенткой).

Я могу лишь слегка прикоснуться к этой огромной теме. Вывод, который я сделал на основе накопленного мною опыта: патогенетически важные события с большой точностью удерживаются в памяти, причём вкупе с различными побочными обстоятельствами, и даже во всех тех случаях, где у пациентом присутствует убеждение полном забвении давно прошедших событий.

(В качестве образца только что описанной техники собирания сведений без использования погружения больного в сомнамбулическое состояние, то есть без прибегания к расширению сознания, приведу случай, который проанализирован мной совсем недавно. Я лечил женщину 38 лет, страдающую от невроза страха (агорафобия, приступы страха смерти, …). Как и у многих других подобных больных, у неё было заметно явное нежелание относить появление своего страдания ко времени брачной жизни, пациентка с большим удовольствием отодвигала его начало ко времени ранней юности. Так пациентка сообщила мне, что в семнадцать лет пережила первый приступ сильного головокружения, сопровождающийся переживанием страха и доходящим почти до обморочного состояния. Впервые он случился когда она находилась на улице родного городка. По временам приступ повторялся снова, пока несколько лет назад на его месте не появилось продолжающее существовать сегодня страдание. Я предположил, что первые приступы головокружения, в которых страх постепенно становился менее заметным, имели истеричный характер, и решил приступить к их психическому анализу. Вначале пациентка знала только то, что впервые такой приступ произошёл с ней, когда она вышла сделать покупки на главной улице. – И что же Вы тогда хотели купить? – Да, разное, думаю, что главные покупки относились к балу, на который я тогда была приглашена. – Когда он должен был состояться? – Мне кажется, что через два дня после сделанных мной покупок. – Ничего, Вы сможете это вспомнить точно и безо всякого труда. Сейчас я надавлю на Вашу голову, а когда я уберу руку, то Вы о чём-то подумаете или что-то возникнет перед Вашим внутренним взором; тогда Вы расскажете об этом… Я осуществляю эту процедуру; но пациентка продолжает молчать. – Ну, Вам что же так ничего и не пришло в голову? – Да нет, кое о чём я подумала, но это ни как не относится к тому, что тогда происходило. – Расскажите же мне об этом. – Да я вспомнила одну из своих подруг, юную девушку, которая уже умерла; но умерла, когда мне исполнилось восемнадцать, то есть годом позже того события. – Ничего, сейчас мы постараемся разобраться в этом получше, только, пожалуйста, не уходите в сторону. Что Вы говорите случилось с Вашей подругой? – Меня ужасно потрясла её смерть, так как мы очень сильно дружили. А за несколько недель перед тем умерла другая юная девушка, смерть её привлекла к себе всеобщее внимание горожан; всё это происходило тогда, когда мне было семнадцать лет. – Послушайте, я уже говорил Вам, что можно вспомнить давно забытые события, которые будут появляться после надавливания моей рукой. А теперь вспомните, какие мысли были у Вас, когда начался приступ головокружения на улице? – Да у меня тогда не было никаких мыслей, просто сильно кружилась голова. – Ну, такое невозможно, такие состояния всегда сопровождаются какими-нибудь мыслями. Сейчас я опять надавлю Вам на лоб и мысли, обременявшие Вас тогда, появятся вновь. – Итак, что пришло Вам в голову? – Мне показалось, что я была третьей. – Поясните это, пожалуйста. – Должно быть во время приступа головокружения я подумала: сейчас я тоже умру, как и те две юные девушки. – Итак, это и была Ваша мысль; когда начался приступ, Вы вспомнили о подруге. Наверное, её смерть должна была Вас очень сильно напугать. – Да, конечно, сейчас я хорошо припоминаю ту ситуацию, весть о смерти подруги была действительно ужасной – а я ещё иду на бал в то время как она мертва. Но я так сильно хотела попасть на бал, так была захвачена будущей радостью – я никак не хотела помнить о печальном событии (можно легко заметить намеренное вытеснение из сознания, что и приводит к патогенности воспоминаний о подруге).

В какой-то степени становится понятным приступ головокружения, но мне ещё не совсем ясен тот случайный момент, который в такой радостной атмосфере спровоцировал воспоминание о смерти подруги. К счастью, сделанное мною предположение оказалось удачным. – Вы можете точно припомнить по какой улице Вы тогда шли? – Конечно, это была главная улица города, с расположенными на ней старыми домами, я и сейчас хорошо её вижу перед глазами. – А где же жила Ваша подруга? – На этой самой улице, я как раз проходила мимо её дома, через два дома у меня начался приступ головокружения. – Когда Вы проходили мимо дома Вашей подруги, он напомнил Вам о её смерти, а несоответствие Вашего радостного настроения, в котором Вы ни о чём плохом не хотели думать, вновь заставил Вас мучаться.

Но и такие объяснения не вполне удовлетворяли меня. Возможно, что я упускал из виду что-то очень значительное, то, что создало или усилило предрасположенность к истерии у прежде здоровой девушки. В качестве подходящего повода могло оказаться периодическое женское недомогание, поэтому я спрашиваю у пациентки: Не знаете ли Вы когда в том месяце у Вас были менструации? – Пациентка приходит в раздражение: Я что и это тоже должна помнить? Могу сказать только одно, в то время они появлялись очень редко и нерегулярно. В тот период за весь год они были только один раз. – Хорошо, сейчас мы вычислим, когда же был точно этот единственный раз. – При перечислении дат, пациентка с уверенностью выбирает определённый месяц, но колеблется в выборе между двумя днями, которые находятся непосредственно перед праздником, всегда происходящим в один и тот же день. – Не совпадал ли этот праздник со временем проведения бала? – С растерянностью она отвечала: этот бал, действительно, был в день праздника. Сейчас я хорошо вспоминаю, да просто не могу отделаться от мысли, что единственные в том году менструации пошли как раз перед самым балом. Это, вообще, был первый бал, на который я была приглашена.

Теперь полученный материал позволяет легко осуществить реконструкцию событий и чётко увидеть механизм этого истеричного приступа. Конечно, к своим выводам я пришёл затратив достаточно большие усилия, кроме того требовалось хорошее владение техникой ведения разговора и умение создавать гипотезы, чтобы иметь возможность углубиться в поиск истинных причин страданий, чтобы пробудить у пациентки казалось уже забытые события, лежащие 21 год назад, не надо скидывать со счетов ещё и сохраняющееся недоверие со стороны пациентки. В результате проделанной работы полное совпадение моих гипотез с реальными событиями.