И все же глава янычар медлил.

Почему?

Была одна особенность. Шехзаде Селим хоть и юн, но не настолько, чтобы характер и пристрастия не были заметны. А пристрастия эти совсем не к янычарам. И наследник престола, и его валиде тяготели к Европе, особенно к Франции. Это значило, что, придя к власти, Селим может и не оправдать доверия янычар.

Но он единственный наследник, такого убить нельзя, начнется война всех против всех.

Ага янычар пришел во двор как раз вовремя – несколько его подопечных взялись показывать учебный бой, да вышло все почти по-настоящему, бились учебным, неострым оружием, но не на шутку. Остальные стояли и смотрели.

Увидев своего агу, приветствовали. Кубат остановился тоже посмотреть: со стороны многие ошибки видней, можно поправить, подсказать остальным. Мысленно делал отметки, запоминал, что именно потом сказать, на что обратить внимание. И вдруг услышал позади:

– Раньше вот так султаны смотреть приходили…

Неудивительно, Повелитель в их дворе не появляется вовсе, его мало интересует звон сабель и воинственные крики боя. Абдул-Хамид больше склонен к философии, словно ею можно завоевать победу.

– Султан Мехмед Фатих, говорят, каждый день ходил смотреть.

– Да, сам участвовал. Учил твердой рукой не только шехзаде, но и янычар.

– Не гнушался.

– Да что там гнушался или не гнушался! Меч в руках крепко держал, потому и империя была. А ныне что?

От таких речей смутно становилось и жутко. Давно считали, что во дворце нет настоящей власти, султан сидит, как в своей Клетке сидел, – тихо и богобоязненно. А если крепкой власти в Топкапы нет, то трон не пошатнуть глупо.

Еще и не произносили вслух, но в воздухе уже витало: пора, завтра будет поздно.

Разговоры становились опасными. Янычары народ возбудимый, им только клич кинь, мол, бей кого-то, они пойдут бить кого угодно. Конечно, янычарское войско уже не то, что раньше, как разрешили им семьи иметь, так в казармах половины не осталось, все норовили по домам разбежаться. Но все равно бунт поднять способны по любому кличу. Особенно когда столько времени хорошей добычи не было, а от султана подарков ждать не приходится.

Так и есть, загорячились парни:

– Не нужен нам такой султан, которому янычары не нужны!

– Не брать его еды!

Еще мгновение, и прозвучал бы клич, после которого янычаров не остановить: «Переворачивай котлы!» Внутри у Кубата все ухнуло: рано! Рано, нельзя свергать старого султана, потому что нет договоренности с будущим, нет уверенности в том, что сделает так, как нужно им, готовым в любую минуту застучать ложками по днищам котлов.

Еще не зная, что именно скажет, как сумеет удержать эту, способную снести весь дворец Топкапы вооруженную толпу, Кубат вскочил на бортик фонтана, рявкнул, перекрывая шум:

– Тихо!

На несколько мгновений действительно замолчали. Этого хватило, чтобы поднять руку, привлечь к себе внимание. Теперь янычары столпились совсем рядом, стояли, жарко дыша, руки многих легли на рукояти оружия. Грозная сила, страшная в своей беспощадности и непредсказуемости поведения толпа. Каждый по отдельности послушен, а все вместе подчиняются только приказам в бою, но никак не увещеваниям или уговорам.

Всего мгновение раздумывал Кубат. Вернее, все давно было продумано, а вот оформилось в отчетливую мысль именно в ту минуту опасности. Стало вдруг ясно и просто, словно из темноты подвала на залитую солнцем площадь вышел.

Конечно, султаном может стать шехзаде Селим, он хотя и юн, но разумен и толков. Однако шехзаде и его валиде-наставница в делах и в жизни Михришах Султан радеют за европейские обычаи. Нужно направить наследника по нужному пути, но как скажешь об этом тем, кто стоит и смотрит в рот, ожидая призыва к бунту? А бунт – это когда все равно, разумно или нет, справедливо или нет, опасно или нет. Бунт – это разрушение даже себе в убыток или на погибель.

И от бунта Кубат сейчас янычар должен удержать. Потому что не ко времени. Но сказать об этом тоже нельзя, мало ли кто сболтнет лишнее на базаре или даже дома при жене, а жена – соседке, а та подруге в хамаме… И тогда прощай не только воля вольная, но и сама жизнь.

Потому требовалось сказать так, чтобы и толпу остановить, и доверия янычар не потерять. Дождавшись, пока чуть притихнут, все же сказал:

– Знаю, что султаном недовольны. Есть почему: не уважает он янычар, приравнял к другим, тем, кто на войну только ради выгоды ходит.

Могли бы возразить, что и они не ради развлечения это делают, но не возразили, потому что Кубат говорил то, что и сами хотели сказать. Одобрительно зашумели, переглядываясь, словно ища поддержку его словам друг у друга. Согласно закивали, но это не все, главного Кубат еще не сказал.