За беготнёй и переживаниями день как-то незаметно подошёл к концу и алый диск солнца уже окрасил облака над головой в красно-оранжевые цвета. Между стволов деревьев, окружающих поляну шевельнулся сумрак, а костёр из обычного огня превратился в тёплого зверя, рядом с которым так хорошо и уютно посидеть под усыпанным звёздами небом.

Жаль только, что благодаря Алехандро нельзя в полной мере насладиться трепетно любимой мною деталью надвигающейся ночи. А именно ароматами, которые она всегда приносит с собой. Даже в городе, заполненном машинами, заводами и прочими ‘прелестями’ урбанизации, ночь наполнена самыми разными, но такими упоительными запахами.

Сколько себя помню это — моя слабость. Даже днём ощущаю их достаточно сильно, а уж ночью или ранним утром… Конечно, я сейчас не про отечественные лифты, подъезды и смог. Но утро всегда пахнет пронзительно остро и тонко. День и вечер едва уловимо. Ночь…

При моём образе жизни редко удавалось покинуть дом и неусыпный надзор любящих родителей после того как город накрывала мягкая ладонь темноты, но ни одной представившейся так или иначе возможности я не упускала.

Ночь раскрывала запахи, словно рассеиваемые светом дня. Осень пахла печалью и нежностью.

Зима горечью и, как это ни странно, надеждой. Весна… Запахи весны будоражат душу предвкушением чего-то неведомого и недостижимого. Лето заставляет мучительно сожалеть о скоротечности времени сладкими, томными нотками невнятных желаний… А тут воняет вонючкой! Тьфу.

Усталая рассеянность постепенно сменилась раздражением и досадой, что по вине Алехандро я лишена и этого удовольствия. Нет, ну серьёзно. Обидно же! И так-то не весело оказаться в теле лошади, да ещё и при таком хозяине, а тут ещё и это. Поймав себя на том, что всё явственнее и отчётливее хочу зарычать, я проглотила ярость и сосредоточилась на действиях уродца.

А он бубнил что-то непереводимое, глядя в книгу и держа над исходящим паром котелком многострадальную плетёнку. От костра то и дело отрывались и улетали куда-то вверх крохотные разноцветные язычки пламени, растворяясь в воздухе.

Когда мой кошмарик разжал пальцы, и шипастенький шарик из травы упал в бурлящую воду, я напряглась, ожидая чего-то… Да хоть чего-то! Но не произошло абсолютно ничего. Ещё минут двадцать Алехандро читал по книге, освободившейся рукой неуверенно выводя странные пассы, но, всё равно, ничего не менялось.

Когда, утомившись от однообразия происходящего на поляне действа я начала проваливаться в дрёму, вонючка отложил книгу и повернулся к мешку, который в течении дня несколько раз поливал водой. И достал из складок своего рванья кинжал.

Нет, не приснопамятный тесачок в бурых пятнах, а именно кинжал. Ну, может стилет. Я в оружии не разбираюсь абсолютно. Рукоять имела перекладину как у меча и казалась матовой, не отражая ни единого лучика света. Зато узкое длинное лезвие сверкало во всю, играя рыжеватыми бликами костра.

Несмотря на то, что Алехандро не обращал на меня ни малейшего внимания, сосредоточившись на обряде, я моментально напряглась. Сон слетел как по мановению волшебной палочки. Хорошо хоть еда к этому времени закончилась, а то бы и подавилась до кучи.

Тонкое лезвие в руке гнилостного кошмара хищно сверкало, а меня терзали самые мерзкие предчувствия. Зачем ему нож? Сердце тревожно забилось. Колдовской обряд, травы, огонь, коренья, магическая книга и нож? Ассоциации всплывали премерзкие. Почему-то упорно всплывали слова ‘кровь’ и ‘жертва’ в дополнение к уже имеющимся звеньям логической цепочки.

Сглотнув ком страха, я подобралась и встала, мрачно и неотрывно наблюдая за действом.

Единственным живым существом, которое можно принести в жертву, здесь была я. Ну, и сам колдующий, но вряд ли он решил самоубиться. Для этого есть куда более простые способы, не требующие ни книг, ни плетения странных фиговин, ни бурлящего варева.

Да и на протяжении дня я не заметила за Алехандро ничего, что указывало бы на страстное желание расстаться с жизнью. Не скажу, что так уж внимательно рассматривала гниющего уродца, но слишком много упрямства, горечи и откровенной радости видела сегодня. И это никак не вязалось с образом отчаявшегося человека. Хотя стоит признать, кому-кому, а вонючке есть от чего впасть в уныние.

Так что я пристально наблюдала за ним, готовая, сделай он хоть полшага в мою сторону, дать стрекоча. Но Алехандро, потыкав рукояткой кинжала мешок, вдруг резко всадил в него остриё на всю немаленькую длину. Потом, не отнимая руки, и не делая ни малейшей попытки вытащить нож, повернулся всем корпусом и всмотрелся в открытую книгу, лежащую рядом прямо на траве.

Минуты три вонючка беззвучно шевелил губами, изучая разворот, а я с недоверчивым любопытством наблюдала за принесением в жертву мокрого мешка. Это что-то новенькое! Никогда о подобном не читала… Бред какой-то… Но когда Алехандро, отведя взгляд от книги, уставился на нож и нараспев принялся читать что-то непереводимое, я окончательно обалдела.