Эм? Это он к чему?

Пристроив заначку подальше от входа, протопала к осилившему-таки подъём вонючке. Тот сидел, привалившись спиной к стене и тяжело дышал. Узрев мои круглые глаза, криво усмехнулся:

— Не ждала меня, дорогая?

Я хрюкнула. Сама не поняла как, но вот просто хрюкнула! А потом плюхнулась на брюхо и заржала в голос, прикрыв копытами голову…

‘Дорогая’! Ой, не могу! В устах полосато-радужного гниющего кошмара и с его сипло-хриплым голосочком это ТАК звучит! У-у-у-у… Осталось только вонючку ‘милым’ назвать и меня можно будет выносить!

А ведь и вправду не ждала — не гадала! Видела горбуна внизу, но ни на секундочку не допустила мысли, что калека сюда вскарабкается! Да ещё ночью! Ох… Не был бы Алехандро настолько нечеловечески омерзительным, классный мужик вышел бы! Упёртый, сильный и настырный, как осенний комар…

Вскоре голос, а если быть точной — дикий ржач, уродца составил дуэт моему собственному ржанию, перемежаемому почти истерическими всхлипами. Мы, не в силах ни встать, ни отползти от края бездны, хохотали и не могли остановиться.

Неблагозвучный дуэт, если откровенно, но кому не нравиться — пусть зальют уши воском и не вякают! Мы живы, мы целы, и мы опять вместе! Устойчивый тандем нарисовался по прихоти судьбы, ничего не скажешь!

Сипяще-всхлипывающе-хрюкающий смех разносился в прозрачном ночном воздухе и отражался от скал, дробясь и растекаясь по руслу реки и предгорьям. Если кто-то такую жуть услышит, точно заикаться начнёт!

Господи, благодарю тебя за всё! Пусть мы по самые уши в кошмаре, но этот миг пронзительное-радостного осознания ценности жизни стоит куда больше! Быть — так здорово! Вот просто быть, дышать, чувствовать, хохотать в голос и… делить радость с кем-то! Пусть даже этот ‘кто-то’ странный, чужой и страшный.

Только спустя полчаса мы немного успокоились и я заметила верёвку, свисающую с пояса вонючки.

Это чего такое? Страховка? Ага, чтоб не взлететь! Падать можно и без стра… Упс!

Заметив моё озадаченное внимание, Алехандро звонко хлопнул ладонью себя по лбу. Кто-то насекомый брякнулся с колтуна, тоненько жалобно пискнул и уполз мимо меня в пещеру.

Ё-моё! Моя шоколадка! Моё чистенькое озерцо! Мой крепкий спокойный сон! Хотела уж было рвануть вдогонку, но тут зомбик принялся вытаскивать верёвку. Ручонки у него заметно дрожали.

Видно, перенапрягся, бедный, сюда забираючись. Жа-а-алко… Ну, и любопытно.

Я поднялась и, откинув брезгливость, подцепила верёвку зубами. Подтянула, наступила копытом, перехватила и подтянула ещё. Горбун уставился на меня с благоговейным восторгом.

Дурной он всё-таки! Давно бы должен догадаться, что не с классической копытной скотинкой дело имеет, да всё никак… То ли и впрямь тупой, то ли о переселении душ никогда не слышал. А. может, и то и другое?

Когда показался конец верёвки, я чуть было не упустила её. Лапонька моя гниющая! Он все сумки допёр! И ту, что с мясом тоже! Десерт — это здорово, но на одном сладком далеко не уйдёшь. А тут не только дотащил, но и придумал, как втащить сюда и самому не сверзиться.

Умилённо таращась на пыльные торбы, я готова была расцеловать Алехандро. Ровно до тех пор, пока не глянула на него и не вспомнила, кого именно лобызать собираюсь. Умиление моментально сделало ручкой и, ехидно ухмыляясь, сигануло вниз с карниза.

Вздохнула и волоком потащила сумки в пещеру, пятясь задом, как крупногабаритный рак. Горбун кое-как выпрямился и, придерживаясь за стеночку, пополз следом. Да… После такой физической нагрузки не то что убогий калека, здоровый качок отлёживаться не один час будет, а этот ничего — скрипит, но как-то двигается.

— Постой, манюня, — вдруг полушёпотом проскрипел неразгибаемый упрямец. Это он кому? Мене? — Там темно, дай хоть лучинку зажгу. Я внизу заготовил.

Манюня? Манюня!! Ах он… Кирдык Базарович, блин!

От возмущения я остолбенела, а кошмарик зарылся в торбу, не переставая бубнить:

— Как ты меня напугала! Думал: больше не увижу своей ненормальной кобылы. Видел, как падала, и после обвала вдоль русла три часа ходил — тебя искал. Как ты сюда вообще забралась?! Я глазам своим не поверил, когда увидел! Я, значит, переживаю, с ума схожу. А она разлеглась и, как ни в чём не бывало, на солнышке греется! Скотина ты, Манюнь.

Я протестующе фыркнула, хотя довольно вяло. От таких откровений у меня глаза на лоб полезли.

Он меня искал? Он? Меня? Бред какой-то!

Дураку же ясно: после такого падения не выживают. Или он меня похоронить собирался? Мяса-то у него полно, чтобы из-за нескольких килограмм конины, рисковать своей шеей, спускаясь к воде. Ну, пусть даже нет у горбуна шеи. Руки-ноги-голова — тоже не чужие и отнюдь не лишние.

А потом, с чего это вонючка так разговорился?! Как попугай на сковородке, ей Богу! Может, ему каменюкой по башке прилетело и Алехандро уже помахал отъезжающей на пмж в тёплые края крыше голубым платочком? Обычно ведь зомбик совсем не разговорчив.