Эти слова повисли тяжёлой, гнетуще-душной тенью в воздухе, и сочившийся в окна синий сумрак стал пронзительно-зловещ, тревожен и не по-летнему холоден.

– Оставайтесь ночевать, утро вечера мудренее, – молвила Невзора, мрачновато-задумчивая, сдержанная. – Ежели хотите, можем баньку для вас истопить – хоть дорожную пыль смоете.

– Благодарим, помыться было бы и впрямь неплохо, – согласилась Вратена, а Малина одобрительно кивнула. – Сколько уж дней идём – запылились, пропотели…

После бани гости стали устраиваться на отдых. Невзора с Цветанкой уступили им лучшие места, а сами улеглись на соломе в сенях. Впрочем, обеим было не до сна. Подкрался Смолко и, пыхтя, свернулся пушистым клубочком под боком Невзоры; поглаживая его между ушами, та смотрела в темноту бессонными мерцающими глазами.

Леденящая неизбежность нависла над Цветанкой крылом звёздной ночи. Всё скрутилось в хлёсткий жгут: и выкрикнутое в приступе безумия пророчество Серебрицы, и его подтверждение, пришедшее в виде вещего сна Вратены, и странно спокойные глаза Голубы, на дне которых таилась искорка печали о весне, коей не суждено настать… Снова непоседливая стайка мыслей воровки ринулась к девушке, удивительно тёплой, светлой, мягкой, окрылённой любовью… В своём воображении лаская влекущие изгибы тела Голубы, Цветанка со вздохом призналась себе самой, что, пожалуй, немножко влюбилась. Впрочем, эта влюблённость, лёгкая, ничего не требующая и ни к чему не обязывающая, не мешала ей хранить в сердце святую верность Нежане и с горечью вспоминать о Дарёне. При мысли о Северге Цветанку жалили зависть и недоумение: как угрюмой навье удалось завоевать это чистое сердце?

Игривые думы вскоре сдул ветер тревоги. Его невидимые холодные пальцы угрожающе простёрлись над сопевшей в своей постельке Светланкой, и Цветанка не могла отогнать это чудовище прочь, просто сидя здесь, в лесу. Нужно было действовать.

– Я должна им помочь, – прошептала воровка-оборотень Невзоре. – Я должна пойти с ними и провести их к Калинову мосту.

Та, казалось, была охвачена дремотой, но при звуке голоса Цветанки тут же вонзила в неё мрачные искорки глаз.

– А Светланка? Ты о ней подумала?

– О ней я и думаю. О её будущем. – Цветанка, стряхивая остатки ночной ленивой истомы, села на соломенной подстилке. – Ведь если всё, что говорят наши гостьи, сбудется, ни у нас, ни у наших детишек будущего может не быть вовсе.

Она поднялась, отворила дверь и вышла навстречу молчаливому лесу. Втягивая нервно дрожащими ноздрями воздух, в котором уже чувствовалась предосенняя зябкость, она устремила взгляд к тонкому острому серпу месяца. Невзора неслышной тенью выскользнула следом.

– Ты хоть сама-то знаешь, куда идти?

Цветанка ласково провела пальцем по шраму, пересекавшему когда-то красивое лицо.

– Точно не знаю, но как-нибудь найду дорогу. Лесные духи мне подскажут. Помнишь, ты говорила, что надо их слушать? Я отыщу Калинов мост и вернусь к вам. Пригляди тут за Светланкой, ладно?

Когда рассвет лизнул раму мутноватого оконца ярко-розовым языком, Невзора подсушивала в растопленной печке нарезанный ломтиками хлеб. Гости завтракали разогретой вчерашней кашей, запивая её отваром из смородинового листа и сушёной малины.

– В дорогу возьмёте, а то припасов у вас уж не осталось. – Невзора ссыпала сухари в мешочек, завязала его и вручила Голубе. – А в остальном вас лес прокормит. Ягод да грибов нынче полно, а коли мясца захочется – Цветанка дичь добудет.

Девушка сверкнула ясной улыбкой и порывисто обняла женщину-оборотня – может, просто из благодарности, а может и потому что напомнила ей Невзора дорогую её сердцу навью. И правда, было у них с Севергой немало общего: хмурый стальной взгляд, высокий рост, сила, шрам… Если Невзора успела стать Цветанке почти родной, так может, и Голуба разглядела в суровой, безжалостной навье что-то такое, что остальные в упор не желали видеть?…

После завтрака гости собрались в путь. Цветанка, склонившись над малышкой, ласково пощекотала ей пяточку, и девочка захихикала, дёрнув ножкой. Однако уже через мгновение веселье на её личике сменилось тревогой, и когда воровка взяла Светланку на руки, та громко разревелась – видно, чувствовала расставание.

– Ну, ну… Я скоро вернусь, не печалься, – поглаживая ребёнка по спинке, пробормотала Цветанка, чувствуя в горле острый и нелепый, горький ком, засевший неловко и мучительно.

Солнце причиняло боль, но воровка-оборотень нашла выход: соорудив из куска древесной коры что-то вроде козырька, она привязала его над глазами. Яркий день оставался по-прежнему тяжёлым испытанием для её зрения, но так убийственные лучи хотя бы не лились сверху слепящим потоком. Солнечные зайчики были её злыми врагами, а сверкающие струи встречного лесного ручейка заставили Цветанку сморщиться и отвернуться. Она с нетерпением ждала, когда вечером сила солнца пойдёт на убыль.