– Ты убил бабушку! – хрипло крикнула та, выставляя это обвинение ледяным невидимым щитом перед собой.

– Просто пришло её время, а я был лишь орудием в руках этой ведьмы! – пробулькала рана, чмокая, как влажный рот. – Она сама хотела, чтобы я помог ей сдохнуть! Едва я вошёл, как её чары захомутали меня, и дальше я был уже не я. И за это ты меня прирезал, Заяц… Или как тебя на самом деле зовут?

– Ведьмак, ведьмак, – захохотала чернобородая рожа Жиги, высунувшись из-за плеча воровского главаря. – Говорил я тебе, Ярилушко, не связывайся с ним!

Бах! Рожа Жиги и чавкающая рана Ярилко взорвались красным месивом, одев Цветанку в ещё один липкий слой крови. Земля тем временем подёрнулась льдом, под которым ходили серебристые пузыри воздуха и булькала тёмная бездна воды. Крак! Зазмеились трещины, и зеленоватую корку пробила бледная рука. Обезумевшая Цветанка что было сил цеплялась за дерево, чтобы не соскользнуть, а к ней тянулся убитый ею сыщик в отяжелевшей от воды шубе. Она панцирем сковывала его движения, но на его пальцах росли железные когти – он с разрывающим мозг скрежетом царапал ими лёд и всё-таки полз.

– У меня осталась семья, – хрипел он, тараща на воровку глаза со смёрзшимися в сосульки ресницами. – Жена и детки малые. Кто их будет кормить? Кто их будет беречь? Ты, мразь воровская, отнял меня у них.

Только писк вырывался из стиснутого судорогой горла Цветанки, а губы тряслись и растягивались в горькое подобие ухмылки. Она отпихивала ногами сыщика, а он цеплялся, стаскивая с неё сапоги. И вдруг – мученический стон… Холодное веяние коснулось лба, и Цветанка закусила губу, увидев позади сыщика сиротливую фигурку Нетаря в грязных лохмотьях одежды. Весь избитый, покрытый кровавыми ссадинами, с вывороченными из плеч руками, он стоял с петлёй на шее и бормотал распухшими, рассечёнными губами:

– Я ничего не сказал… Я не выдал тебя…

– Хватит! – рявкнула Цветанка и одним рывком свернула сыщику голову.

Живой человек умер бы мгновенно, а тот только ухмылялся с жутко вывернутой в жгут шеей. Голова вращалась, вытягивая этот жгут и делая его ещё тоньше, дразнящийся язык вывалился изо рта, обложенный не то белёсым налётом, не то инеем.

Цветанка побежала прочь от этого безумия, но из-за каждого дерева её хлестал хохот. Хохотал весь лес, всё туманное пространство, земля гудела эхом, а путь Цветанке преградил конный отряд скелетов в богатых, отделанных мехом кафтанах. Возглавлял отряд скелет с остатками бороды и сохранившимися глазными яблоками. Клацая зубами, он прорычал:

– Моя жена – что вздумается мне, то с ней и делаю! Хочу – учу, хочу – наказываю! Ишь, песенки свои петь в саду затеяла, полюбовничка своего ими звать! Не тебя ли, молокосос?!

И костлявый палец указующе вытянулся в сторону Цветанки.

– Стойте! – вскричала та. – Я убила только одного из вас! Только вот этого! – И она указала на главаря в самой богатой одежде. – Бажен! Твоих людей я не трогала!

– На нас напала стая волков, – глухо и мрачно ответил один из скелетов. – Огромная, голодная стая. Мы проиграли битву с ними. Ты видишь то, что от нас осталось.

– Да идите вы к лешему, вас мне ещё только не хватало! – взревела Цветанка, перекидываясь в зверя.

Несколько ударов мощных лап – и кости полетели в разные стороны. Скелеты коней вставали на дыбы, сбруя звякала, копыта норовили проломить Цветанке-оборотню череп, но та с остервенением повторяла про себя: «Сон! Это всё мне снится! Они не настоящие!» Это придало ей сил, и вскоре от мёртвого отряда осталась только груда костей. Переливчатой песней свирели пролетел мимо ветер и обратил останки в пыль, подхватил и унёс с собой…

Несчастная, заплутавшая Цветанка устало брела по туманному лесу, не чая выбраться к ведуньям с дочерьми и Боско. Страшный сон не кончался, мгла не рассеивалась, сердце висело в груди полуистлевшей ветошью, измученное грузом ошибок и грехов.

– Скажи мне, кто твой злейший враг? – прокаркал кто-то из пустоты.

Цветанка замерла, озираясь, но только белёсая бесконечность тумана и молчаливые стволы окружали её. Голос прозрачной птицей носился вокруг, требуя ответа:

– Кто? Твой? Злейший? ВРАГ?!

– Я! – устало отмахнулась воровка, оседая в холодную сырую траву. – Я сама себе враг… Я поняла это, Серебрица. А ты оставила здесь часть себя, я помню.

Невидимка печально и ласково соскользнул к её ногам, и до Цветанки донеслись тихие всхлипы, но утешить и приголубить было некого. Она протянула руку наугад и погладила воздух…

– Заинька, – позвало её нежное серебро полузабытого голоса.