с большим дворницким уважением

Герасим

И подпись такая завитушечная и продолговатая как будто немецкими буковками писано так, что первые три буквы имени можно прочитать то ли «Гер…», то ли «Хер…».

С заявлением Герасим пошел прямо к барыне и очень долго знаками объяснял ей, что он задумал сделать и для чего все это. Как он все объяснил это барыне, осталось тайной, но барыней разрешено было выдать Герасиму досок, гвоздей, а плотнику Степану помочь сколотить подсобочку для лопаты и веника.

Степан с Герасимом были самыми толковыми мужиками в деревне, не считая кузнеца, но тот по железному делу кумекал, и в плотницкие дела никогда не лез, даже замки плотники ставили.

Первое, что начали делать Степан с Герасимом, повергло в изумление, как всю дворню, так и всю деревню.

Как опытные мастеровые люди, они сначала разметили площадку, прочертив лопатой очертания будущей будочки. Затем вбили в землю заостренные колышки и привязали к ним веревочки. При внимательном рассмотрении сверху вместо маленькой будочки получился рисунок уютной трехкомнатной квартиры со всеми удобствами внутри: прихожая, гостиная, спальня, кабинет, кухня, просторный туалет, свободное помещение размером 4 метра на 4 метра под баню и маленькая подсобочка размером один метр на один метр под метлы.

Все это загораживало центральный въезд в усадьбу и вызвало недовольство барыни Марии Петровны, которая велела прекратить строительство этой подсобки для веников и лопат.

Но домик все равно был построен, а как это произошло, это уже тема другого рассказа.

В архиве деревни Сидоровки нашлось и другое письмо, по которому строительство все-таки было разрешено.

Барыне нашей матушке

Сидоровой Марии Петровне

От Герасима сторожа и дворника

Докладываю что времена нынче пошли неспокойные давеча сосед ваш помещик Копейкин Димитрий Иванович капитан от инфантерии в отставке будучи до непотребности пьяным напрямую проехал к парадному входу вашему и выражался неприличными словами по адресу ваших родственников а также родственников господа Бога и всей Императорской фамилии а еще сказывают что в лесах наших завелись абреки разные с кавказских губерний промышляющие ограблением одиноких помещиц поэтому и будочка моя будет стоять как раз у них на пути к барскому дому а дорогу мы повернем в сторону и сделаем там ворота которые будут открываться прямо из моей будочки

Герасим

И снова такая же хитренькая подпись с непонятным значением: то ли имя, то ли опять кого-то и куда-то послал.

И барыня разрешила.

Так вырос у забора одноэтажный особнячок с теплым туалетом на две персоны, банькой, небольшой спаленкой и горничкой с обязательным иконостасом в красном углу. Одну икону пожертвовала барыня.

Обряд освящения совершал священник сельской церкви отец Владимир, который недолюбливал Герасима за то, что девки стали меньше виться около церкви, чтобы полюбоваться на стать и его красивую бородку. Некоторым бойким девицам батюшка разрешал полюбоваться своими прелестями вблизи, внушая заповеди о смиренности жен, и помогая девкам потом удачно выйти замуж.

В горнице отец Владимир осенил себя широким крестом, обрызгал углы святой водой, что-то скороговоркой говоря на старославянском языке. Вроде бы и понятный язык, а о чем конкретно говорится, не понятно. Так же и в наших храмах, и поют красиво, и читают скороговоркой, вроде бы и понимаешь, о чем речь идет, но спроси кого, про чего поют-то, только плечами пожмет и скажет, а не все ли тебе равно, ты что, у каждого иноземца спрашиваешь, о чем он на сцене кричит или воет. Вот если его на язык наш перевести, то тогда бы все и понятно было. Но иноземцы не хотят язык русский учить, и служители церковные тоже не хотят писание на язык наш переводить, мол, на этом языке отцы наши еще разговаривали. Мой отец на этом языке не разговаривал и меня этому языку не учил. Получается, что все священники для себя и поют.

По мотиву песнопения можно было понять, что отец Владимир не очень-то доволен возложенной на него обязанностью, а вернее обязательством перед барыней, которая прислала ему «синенькую», ассигнацию в пять рублей.

Отговорив положенное, отец Владимир повернулся, чтобы уйти, но Герасим придержал его за рукав и показал на стол, чтобы батюшка освятил и то, что послал Бог. Вероятно, день был чем-то особенный и Бог не поскупился на то, чтобы как следует обмыть строение, чтобы оно стояло лет двести, не гнило и не заваливалось на бок.

Отец Владимир махнул кистью в сторону стола и сел на подставленную табуретку. Выпив стопарик домашней водки, батюшка отер рукавом рясы усы, сказал – хороша, сука – и весело захрустел малосольным огурчиком. Скованность и плохое настроение сразу куда-то исчезли, а в глазах появились такие же огоньки, какие у него появлялись тогда, когда к нему за благословением подходила какая-нибудь местная красавица.

После третьей стопочки батюшка сказал, что он не будет возражать, если Герасим будет обихаживать всех страждущих особ женскаго полу в нижнем конце села, но, чтобы в верхний конец он не лез, потому что у батюшки самого там дел невпроворот. Согласный кивок скрепил их мужское соглашение. Расстались они друзьями.