– Почему просто так? Смотри, как дым вверх поднимается! Размеренно... красиво... умиротворяет, наверно. А еще в них жгут табак, а не тот мусор, что мы насобирали. Наверное, он дает хороший запах.

– Может быть. Но, я все равно не понимаю действий леди Таки.

– А, перестань! Посмотри лучше сюда,– Кицунэ ткнула пальчиком в листок книжки у себя на коленях. – Здесь, над картинкой, стихотворение о море! Прочти его мне, пожалуйста, Кано-кун! Хочется услышать, а то ведь я сама прочитать не могу!

Кано придвинулся ближе к Кицунэ и прочел для нее стих. О морском просторе, о чайках, о волнах и парусах, полных вольного ветра.

Девчонка, блаженствуя, улыбнулась. От мечтаний кружилась голова.

– Спасибо, Кано-кун, – сказала она, и взгляды двоих детей встретились, обмениваясь обоюдной симпатией. – Очень красивые стихи...

Чирикание и шелест листвы прозвучал сверху, над плечом Кицунэ. Девочка удивленно обернулась и вдруг замерла.

После утренней кормежки слуга забыл закрыть клетку попугая, и Обжора, прыгая по решетке, случайно обнаружил, что дверца не заперта. Засидевшись в тесноте и привыкший летать по оранжерее, он выбрался на свободу. Теперь попугай обосновался на ветке дерева, над клеткой и оглядывался, намереваясь взлететь.

Монстр. Освободившийся и готовый нападать!

Кицунэ с визгом, обронив книжку и трубку, метнулась за спину Кано. В одно мгновение она выставила мальчишку перед собой, как живой щит.

– Кано-кун! Поймай его!

Принц не выдержал и расхохотался. Попугай, не обращая внимания ни на смех хозяина, ни на испуганный взвизг девчонки, сорвался в полет и с громким шумом крыльев полетел на другой конец зала.

– Кицунэ-чан, ты... ты... – Кано пытался совладать с собой и говорить ровно. – Ты настоящий храбрый и отважный капитан!

– А чего он? – Кицунэ насупилась и шмыгнула носом. – Кусается ведь!

Раздался щелчок и вспышка фотоаппарата. Довольный Куо сохранил кадр для потомков.

– Куо-сан! – девочка вспыхнула со стыда, понимая, что ее всплеск трусости надежно запечатлен. – Мама запретила вам меня фотографировать! И... мы отобрали у вас фотоаппарат!

– А у меня еще есть! – ответил самурай, победно ухмыляясь.

– Но все равно нельзя! Тем более без предупреждения. Я, наверное, очень плохо получилась на этом фото!

– Это не так, Кицунэ-чан, могу заверить! – Куо поспешил успокаивать ее, ведь Кицунэ способна была кому угодно нажаловаться. Шичиро вполне мог и отобрать у него все фотоаппараты, а это рыжему очень не хотелось. – У тебя было просто потрясающе милое лицо!

– Я тебе не верю! – обиженно фыркнула Кицунэ. – Вот если бы меня Кано сфотографировал, тогда все нормально было бы. Он меня никогда не обидит, я уверена! Кано-кун, а ты умеешь фотографировать?

– Э-э-э... нет, не умею, но... – Кано задумался на мгновение и вдруг просиял. – Но зато я умею рисовать! Кицунэ-чан, хочешь я тебя нарисую?

Девочка зарделась, вспоминая множество величественных портретов, что она видела здесь, в замке, во дворце столицы и в доме леди Кадзуми.

– Ты... ты можешь нарисовать мой портрет, Кано-кун? – робея, произнесла она. – Правда?

– Конечно! – мальчишка лучился энтузиазмом, любуясь девочкой перед собой. – Соглашайся, Кицунэ-чан, я уверен, что это станет моей лучшей работой! Может, попробуем?

Кицунэ, смущаясь, опустила голову и коротко кивнула.

Принц Кано, Кицунэ и Макото скрылись в личных покоях принца. Куо остался в коридоре, у дверей, и, вздохнув с облегчением, дал отбой своим людям. Результат не заставил себя ждать. Леди Хикари в сопровождении замученной самурайским интригами бабушки Таки появилась в коридоре через несколько минут.

– Сусуми-сама, – сказала Хикари, кланяясь Куо, – Могу ли я увидеть мою дочь, Кицунэ?

– Конечно, Хикари-сама, но я все же хотел бы попросить вас дать девочке еще немного времени побыть с принцем, – с этими словами Куо поклонился и поднял на руках курительную трубку генерала Шичиро. – Уверяю, что ничего предосудительного или опасного для здоровья ваша дочь вовсе не затевает, а ее последний акт неповиновения лишь следствие недостаточной информированности. Под понятием «курить» она имела в виду лишь благовония. Что такое табак и для чего действительно нужна трубка, она не понимает. Да и не нужно ей пока этого знать. «Курение», как я и предполагал, ограничилось сжиганием в трубке небольшого количества травяного мусора, дымом от которого леди Кицунэ даже и не желала дышать.

– Я нисколько не удивляюсь поведению моей дочери, Сусуми-сама, уговорами очень сложно отнять игрушку у ребенка, но все же вы должны понимать, что некоторые вещи не должны становиться детскими игрушками. Вы взрослый человек, Сусуми-сама, и в отличие от Кано и Кицунэ не можете сетовать на незнание внешнего мира. Ваши действия заставили меня тревожиться и сердиться на дочку. Доставляет ли это вам удовольствие?

Выговор со стороны женщины был сам по себе чем-то необычным для Куо. Даже генерал Шичиро был в некоторой доле «своим» и выговоры с его стороны Куо практически не воспринимал. Но вдруг разнос рыжему беспредельщику решила учинить женщина, человек совершенно незнакомый, но тем не менее глубоко уважаемый.